— Ты не думаешь, что это чересчур? Знаю, ты, как и я, свято веришь, что мы рано или поздно его увидим, но не испытываешь ли ты судьбу, готовя все эти вещицы так, словно он должен объявиться здесь не сегодня завтра?
— Нет. Теперь он здесь господин, и даже в его отсутствие все должно свидетельствовать об этом. Я распоряжусь, чтобы и без меня все поддерживалось в том же самом состоянии. — Обернувшись к мажордому Поттеру, она добавила: — Позаботьтесь о дровах для камина.
Амалия повздыхала, покачала головой.
— Раз мы уезжаем, то ты могла бы забрать что-то отсюда в Гамбург.
— Ты подслушала мои мысли. Я кое-что уже отложила. — Она указала на великолепную парадную шпагу с усыпанной бриллиантами головкой эфеса, которую Филипп часто надевал в ганноверском дворце, простые золотые часы, которые он брал с собой в походы, и самую старую его накидку из толстого серого сукна, подбитую мехом выдры: он носил ее чаще всего, и она хранила его запах. Все это были драгоценности, при взгляде на которые перед ее мысленным взором представал сам Филипп.
Когда хлопоты закончились, Аврора приказала закрыть ставни и двери, отдала Поттеру ключи и удалилась к себе в спальню, собираться в дорогу.
* * *
Назавтра две сестры покинули Агатенбург вслед за Михаэлем Гильдебрандтом, которому нужно было вернуть в Ганновер пустые повозки и позаботиться о собственных делах. Он-то уезжал радостный, ведь фрейлейн фон Кенигсмарк приняла его к себе на службу из-за его неоднократно доказанной верности Филиппу.
Госпожа фон Левенгаупт была согласна, что девушке в ее положении необходим помощник, посвященный во все сложности. Молодой ганноверец был тронут проявленным к нему доверием чуть ли не до слез, потому что влюбился в молодую графиню с первого взгляда. Он, конечно, ни за что не посмел бы это показать, но сама мысль, что отныне он все время будет рядом с Авророй, делала его таким счастливым, что ему приходилось постоянно быть начеку, чтобы не выдать своего приподнятого настроения. Впрочем, он заступал на свою новую должность не сразу: Аврора попросила его побыть еще какое-то время в Ганновере и понаблюдать за событиями во дворце. Невозможно было представить, чтобы София Доротея осталась взаперти до конца своих дней! Рано или поздно курфюрсту придется на что-то решиться, если только он не предпочтет — этого Аврора и побаивалась! — замять все это дело, окружив его заговором молчания. В этом случае не исключался даже смертельный исход. В распоряжении не ведающего угрызений совести князя были всевозможные способы избавиться от неудобной пленницы. Как и от пленника...
Но эту мысль Аврора упорно отвергала. Филипп жив! Он должен жить... Но беду, в которой он оказался, она чувствовала всем своим существом.
Будучи уверенной в том, что располагает надежным осведомителем, она тем не менее не переставала просить помощи по всей Европе у тех, кто мог бы хоть как-то повлиять на хозяев Херренхаузена. Из Гамбурга иметь связь со всем миром было куда удобнее. Этот древний могущественный город, образовавший в Средние века вместе с Бременом и Любеком (инициатором выступил последний) прославленную Ганзу — союз купцов для защиты портов, кораблей и прибыльного мореходства в Северном и Балтийском морях, — все еще сохранял статус вольного города, признанный императором германцев. Торговля кипела там даже после разорения, оставленного опустошительной Тридцатилетней войной, постепенно возвращалось былое процветание, пышные здания росли как грибы. Там можно было встретить людей со всех концов света. Это были не только купцы, но и художники, мыслители, всякого рода оригинальные умы вроде странной шведской королевы Катерины, какое-то время жившей там.
После смерти отца детей Кенигсмарков растила мать, Кристина фон Врангель. Жили они в красивом доме с окнами на озеро Бинненальстер, продолжением которого за городскими стенами служило озеро Ауссенальстер, с мостиком, перекинутом в самой узкой его части. Местечко было чудесное, лесистое. Благодаря сети каналов, связывавших город с портом в глубоком эстуарии Эльбы, Гамбург смело называл себя «Северной Венецией». Эта «Венеция» была сложена из разноцветного кирпича, от розового до фиолетового. Поздняя готика Старого города представляла собой лес заостренных колоколен и башен, главной среди которых, самой величественной, была колокольня собора Святого Михаила, чуть ли не высочайшая в мире, что при ее 132 метрах могло соответствовать действительности.
Особняк Врангелей был одним из самых просторных и богатых на набережной. Обе дочери Кристины любили туда возвращаться, потому что чувствовали себя дома именно в Гамбурге, а не в огромном Агатенбурге, этом монументе ратной славы Кенигсмарков. Женщинам здесь было уютнее, все навевало им воспоминания о матери, завещавшей особняк дочерям. Сама Кристина жила в нем до замужества и без колебания оставила на его счет особое распоряжение, чтобы он не достался вместе с остальной собственностью старшему сыну. Мудростью эта крестница королевы превосходила крестную мать: она позаботилась о том, чтобы у дочерей было наследство, уберегающее их от финансовых катастроф, которые навлекают на родню мужчины своей тягой к азарту и расточительству. Теперь у них всегда была крыша над головой.
Аврора размышляла об этом, входя в свою комнату, обоими окнами выходившую на спокойные воды озера. Правда о состоянии финансовых дел Филиппа потрясла ее. Получалось, что от огромного состояния, сколоченного ее дедом, маршалом Иоганном Кристофом, и дядей Конисмарко, мало что осталось, ведь Филипп волею судьбы оказался его единственным распорядителем. Она даже подумала о том, а было бы у нее приданое, если бы она согласилась стать женой кого-то из многочисленных претендентов на ее руку. Но случилось так, что замужество ее не привлекало — без сомнения, потому, что ни один жених не выдерживал сравнения с Филиппом... Один он воплощал собой совершенство, и, видя его мысленным взором, лелея в сердце его образ, она знала, что не сумеет увлечься никем другим. Разве что тот окажется коронованной особой, но в таком случае это будет не зов любви, а лишь врожденной гордыни. «Властелин — или никто!» — таким был ее девиз. Увы, появлялось все больше причин опасаться, что чаша весов склонится ко второй части девиза... Хорошо, что хотя бы Амалия вышла замуж вовремя!
Никакой горечи Аврора от своего положения незамужней девушки не испытывала. Снова увидеть любимого брата живым — такова была единственная цель ее жизни.
Позволив Ульрике и горничной разбирать ее сундуки и раскладывать вещи, она открыла одно из окон и облокотилась о подоконник. После бури небо очистилось, остались только легкие белые облачка, скользившие, как перышки, по лазоревому небу. Ласточки уже тянулись к югу. Аврора с наслаждением вдыхала морской воздух, ощущая его солоноватый привкус на губах. Моря — на западе Северное, на востоке Балтийское — окружали Гамбург со всех сторон. Как же это нравилось Авроре!
— Как бы вам не простудиться! — раздалось у нее за спиной ворчание Ульрики. Ощутив на плечах мягкую пуховую шаль, она машинально закуталась в нее и ответила с улыбкой:
— Спасибо! Ты права. Я что-то совсем забыла про холод.
