— Но почему он не ограничился одним визитом? Ты медлишь с ответом? Прошу, пойми, мой вопрос вызван понятным беспокойством. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не заметить, что в последнее время ты сама не своя. Ты на грани срыва!
— Нет, я не несчастна. Сама удивляюсь, почему... Но ты права, я никак не могла написать ответ. Просто потому, что не знала, что сказать. Но на второе письмо я ответила и теперь покорюсь судьбе.
— Ты... Ты любишь его?
— Я этого боюсь, очень боюсь. Не его — себя!
— Не надо! В жизни всегда происходит только то, что должно произойти, нам остается лишь повиноваться своей судьбе.
— Это значит при всех опозориться, уступив ему! Спроси своего мужа, что он обо мне подумает, если я стану любовницей государя!
К ее изумлению, Амалия зарделась.
— По-моему, он в любом случае об этом думает... — Произнесено это было почему-то хрипловатым голосом, в попытках найти под рукавом платья платок, с потупленным взором.
— То есть как?
— Никак! А впрочем... — Амалия выпрямилась, решение выложить все начистоту придало ей сил. — Он полагает, что хотя Фридрих Август — великан, наделенный невероятной физической силой, он излишне привержен поиску удовольствий, чтобы стать великим правителем. Рядом с ним обязательно должен находиться человек со здравым умом и сильной волей. Бехлинг слишком стар, а Кристина Эберхардина слишком простодушна. Женщина, которая сумеет завладеть его сердцем и чувствами, станет всемогущей и будет диктовать ему правильные решения, справедливые законы...
Аврора перестала ее слушать, пораженная сходством этих речей с тем, что говорила ей Елизавета. Но когда сестра перешла к теме сопоставимого благородства происхождения — мол, графиня Кенигсмарк может потягаться родовитостью с дочерью маркграфа Бранденбурга, и что ввиду отсутствия у последней детей вполне вероятен развод. А после этого фаворитка может взойти на трон, подобно Элеоноре Целльской или царице Екатерине I, встреченной Петром Великим в трактире. Любовная история превратилась в дело государственной важности, что наполнило Аврору радостной надеждой...
Отныне она жила только подготовкой к предстоящей встрече. Что она прочет в его глазах, то и определит ее будущее.
Прошло совсем немного дней, и замкнутый мирок саксонского двора сотрясся, как от удара грома. Принц готовил в Морицбурге очередной пир, королевой которого назначил графиню Аврору фон Кенигсмарк...
Эта новость наделала много шуму. Левенгаупты старательно скрывали свое торжество, хотя и не были в числе приглашенных. Гостей отбирали с небывалым тщанием, по большей части из придворной молодежи и из самых близких друзей принца. Это многих заставляло разочарованно вздыхать, так велико было вызванное предстоящим празднеством любопытство. Впрочем, приличия были соблюдены, раз в Морицбурге не ждали даже саму вдовствующую курфюрстину-мать Анну Софию, не говоря о ее невестке Кристине Эберхардине, все еще отлеживавшейся после несчастного случая. Обойденные роптали, не скрывая своего огорчения, но что можно было поделать с непременным условием присутствия на пиру — молодостью?
Аврора была взволнована, а может, даже испугана. Желая выяснить, что думает та, чьей фрейлиной она до сих пор числилась, она запросила частной аудиенции. После того как Анна София одобрила ее сопротивление домогательствам Фридриха Августа, это выглядело естественным шагом.
Верная своему правилу все выкладывать напрямик, она откровенно изложила мучавшую ее дилемму: принимать ли ей приглашение, ехать ли в Морицбург? Государыня долго смотрела на нее, медля с ответом. Наконец, она покачала головой и молвила:
— Вы ошибаетесь, если воображаете, что у вас есть выбор. Пир закатывается в вашу честь. Вы обязаны на нем присутствовать!
— Разве Вашему королевскому высочеству непонятна моя тревога?
— Чему тревожиться? Тому, что мой сын нашел способ — разорительный, но элегантный! — уложить вас в свою постель? Это так, можете не сомневаться! Я уже видела его влюбленным — совсем недавно, заметьте! — но еще не наблюдала его таким, в таком раже. Учтите, он терпеть не приучен! Я ошиблась, сказав, что у вас нет выбора. Он есть: ехать или остаться. Но знайте: устроите ему публичный афронт своим отказом — и вам не будет прощения...
— Прошу Ваше королевское высочество поверить, что я ехала в Дрезден с единственной мыслью — заручиться могущественной поддержкой в деле выяснения судьбы моего брата.
— Знаю. Вы девушка честная, но взгляните на себя и вспомните про репутацию принца. Могли ли вы заподозрить, что он останется к вам равнодушным?!
Аврора посмотрела датчанке прямо в глаза.
— Нет. Но здесь и так хватает красавиц, и их красота...
— Не продолжайте! Ваша красота славится не меньше, чем аппетиты саксонского князя-курфюрста. Из-за нее он вас и пригласил — и не разочаровался, напротив! Согласна, вы защитили себя, и это делает вам честь, но теперь, раз вы честная девушка, что я только что признала, вам остается только продемонстрировать вашу откровенность. Или вы боитесь того, кто ждет вас в Морицбурге?
— Нет, мадам!
— Похвальная отвага! Но, быть может, он не заслуживает стольких похвал? Вы его любите?
На сей раз девушка опустила голову и закрыла ладонями лицо.
— Увы, да. Впервые в жизни.
Анна София сочла за благо помолчать, а когда решила закончить разговор, в ее глазах читалась жалость.
— Тогда берегитесь, не полюбите его слишком сильно!
* * *
В утро славного дня, которому было суждено навсегда запечатлеться в памяти Авроры, когда она еще колебалась с выбором туалета, слуги курфюрста доставили тщательно упакованные наряды и ларец. Платье из розового атласа с легким оранжевым отливом, менявшее оттенок при разном освещении, было усеяно жемчужинами и тонкими золотыми завитками. К платью прилагались изящные туфельки. В ларце лежали ослепительные жемчуга, удивительного оттенка рубины, бриллианты...
Первым ее побуждением было отвергнуть подношения, но стоило удалиться тем, кто все это принес, явилась Елизавета фон Менкен на лучшей придворной карете. Догадываясь, что гордость фрейлейн фон Кенигсмарк может взбунтоваться против всей этой роскоши, правитель подослал к ней для сопровождения подругу. Это была мудрая предосторожность: перед появлением Елизаветы Ульрика, возмущенная «подарками демона», как она назвала эти несметные сокровища, уже была готова снова их упаковать и убрать с глаз долой. Елизавета бесцеремонно выставила ворчунью и сказала, повернувшись к Авроре:
— Не будете же вы утверждать, что у вас всем распоряжаются служанки? Пусть она ваша кормилица и беззаветно вам предана, это все равно не дает ей права вмешиваться в вашу жизнь. Надо спешить, иначе мы опоздаем!
Она пришла на помощь горничным, и Аврора в считанные минуты превратилась в сказочную принцессу. То, что она увидела в зеркалах, поразило ее саму. Фон Менкен и вовсе лишилась дара речи.
