— Как бы там ни было, — заметила Бел с улыбкой, — здесь вполне могут поместиться пятеро таких, как мы. — Она кивнула на кровать, представлявшую огромное старинное сооружение на четырех столбах с золотистым бархатным балдахином и атласным, расшитым золотом покрывалом. Такая кровать была бы под стать королю… и королеве. И еще хватило бы места для нескольких придворных.
— Ах да, кровать предков… — Тоби поднялся по приступке и, усевшись на кровать, покачался на высоком упругом матрасе. — Этой кровати действительно не одна сотня лет. Она намного старше самого Уинтерхолла. Полагаю, что мой прапрадед весь дом построил вокруг этой кровати. — Он похлопал по матрасу, приглашая Бел присоединиться. — Да, эта кровать исправно служила не одному поколению моих предков. Сколько наследников Олдриджей были зачаты под этим балдахином!
Тоби опрокинулся на спину, увлекая за собой Бел.
— Дорогая, я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты забеременела на этой кровати, — заявил он с озорной улыбкой.
Густо покраснев, Бел посмотрела на бархатный балдахин.
— О, Тоби! — воскликнула она и еще больше покраснела.
— Но вначале, — продолжал ее муж, приподнявшись на локте, — нам надо немного перекусить. Я уже отдал распоряжения… А, вот и угощение… Я знал, что миссис Тремейн не разочарует. — Тоби встал с кровати, и Бел хотела последовать его примеру. Но он остановил ее взмахом руки. — Нет, оставайся там, дорогая. Я принесу поднос.
— У нас что, пикник? — Бел приподнялась, сбросила туфли и села по-турецки, скрестив ноги под юбками. Затем расстегнула дорожный жакет и сняла его, оставшись в блузке и юбке.
— Ну вот… — Тоби вернулся с подносом, накрытым крышкой. Установив поднос на середине кровати, он снял крышку и со смехом проговорил: — Для нас, наверное, уже приготовили в столовой пир из десяти блюд, а я предлагаю тебе закусить холодным цыпленком с хлебом. И ведь это твоя первая трапеза в Уинтерхолле!
— Для меня нет ничего лучше холодного цыпленка с хлебом, — сказала Бел, отломив кусок хлеба и потянувшись к ножке цыпленка. Она только сейчас поняла, что ужасно проголодалась.
— Вот и хорошо. — Тоби снова рассмеялся. — Знаешь, я специально попросил принести сюда что-нибудь попроще — знаю, что ты не сможешь проглотить ни кусочка на пышном празднестве в твою честь. — Он отрезал кусочек сыра и протянул жене. Но руки у нее были заняты хлебом и курицей, так что сыр пришлось отправить ей прямо в рот.
«Какой он заботливый…» — подумала Бел. Она никогда не стала бы есть у него из рук, если бы они сидели в нарядной и торжественной гостиной или даже в столовой. А вот здесь, рядом с ним… Здесь ей было очень уютно.
Когда они поели, Тоби убрал поднос и вернулся на кровать.
— Ну, — сказал он, — как ты себя чувствуешь? Ты уверена, что полностью оправилась от… от того происшествия?
— Да, уверена.
— Хочешь, чтобы я позвал тебе горничную? Может, ты хотела бы раздеться, принять ванну и поспать?
— Да, мне действительно хочется принять ванну и поспать. Но это подождет.
Тоби внимательно посмотрел на нее:
— Тебе все еще не по себе? Может, хочешь, чтобы я тебя успокоил?
Бел улыбнулась:
— Я уже вполне оправилась, но все-таки… мне очень хочется, чтобы ты подержал меня в своих объятиях.
— Вот и хорошо. — Тоби прилег и обнял жену. — Так гораздо лучше, правда?
— Да, намного лучше. — Она погладила его по волосам и убрала прядь со лба.
Тоби тихо вздохнул и закрыл глаза. Бел снова провела ладонью по золотистым волосам мужа. А через минуту-другую ей вдруг показалось, что он вот-вот уснет. Но Бел не хотела, чтобы он засыпал. Собравшись с духом, она прошептала:
— Тоби, а может быть…
— Может — что? — спросил он тотчас же.
И тут Бел струсила и принялась говорить разные глупости — совсем не то, что намеревалась сказать.
— Видишь ли, я подумала, что, может быть, стоит позвать горничную, чтобы она убрала поднос. Там еще осталось много еды, и будет жаль, если она испортится. Возможно, кто-нибудь из слуг мог бы унести эту еду домой и накормить семью, так что…
Тоби негромко засмеялся:
— Дорогая, ты сама добродетель. Всегда заботишься о ближних.
— Нет, на самом деле это не так. Просто я…
— Нет, так, моя милая. И ты знаешь, не многим знатным дамам пришло бы в голову отправить недоеденного цыпленка домой кому-то из слуг.
Бел со вздохом покачала головой. Если бы Тоби мог прочесть ее мысли, он бы узнал всю их низменную сущность. Увы, она мало чем отличалась от прочих знатных леди. По крайней мере в присутствии Тоби. Бел снова провела ладонью по его волосам. Она чувствовала, что ее все сильнее к нему влечет, и казалось, что в этом влечении было что-то болезненное и неестественное.
— Изабель, — сказал он неожиданно, — ты что-то слишком уж добродетельна, подозрительно добродетельна. Так не бывает. Скажи мне честно, твои мотивы всегда столь чисты? Неужели тебе никогда не хотелось сделать ничего такого, что ты сама считала бы недостойным или неправильным?
Она снова вздохнула:
— О, Тоби, еще как хотелось… Всякий раз, когда я смотрю на тебя, мне только этого и хочется.
— Что я слышу?! — Он открыл глаза и уставился на нее. — Дорогая, что ты имеешь в виду?
— Я хочу сказать… — Бел в очередной раз покраснела. — Не может быть, чтобы ты не понял, что я имею в виду.
Он приподнялся и пристально посмотрел на нее:
— Ты хочешь сказать, что желаешь меня?
— А ты хочешь, чтобы я сказала об этом?
— Выходит, ты желаешь меня, — пробормотал Тоби. — И ты думаешь, что это плохо, не так ли?
Бел не знала, что ответить. Ужасно смутившись, она молча потупилась.
Тоби взял ее за руку и проговорил:
— Изабель, дорогая, ведь я твой муж. Поэтому нет ничего плохого в том, что ты меня желаешь.
— Да, конечно, но я… — Ей очень стыдно было говорить об этом, но она все же решилась. — Тоби, если честно, то это началось задолго до того, как мы поженились.
— И как давно это с тобой?
— Я полагаю… с тех пор как я впервые тебя увидела.
— И я тоже с самого начала желал тебя. Уже хотя бы поэтому нам следовало вступить в брак. И все же мы не торопили события. Мы дождались дня нашего венчания. Мы все делали правильно. И поверь, я знаю, о чем говорю, потому что столь пристойное поведение едва не убило меня. Но ты почему-то думаешь, что это плохо. Почему? Может, потому что… — он понизил голос, — потому что тебе неприятен сам акт соития?
— Нет-нет! — воскликнула Бел. — Напротив, очень даже приятен. Я боюсь, что даже слишком приятен. Ведь все, что так приятно, не может не быть немного… дурным.
