Андрей Иванович скосил глаза на часы. До назначенной встречи
оставалось десять минут. Он знал, что на такие встречи не опаздывают, а тут,
как назло, попал в пробку. Как всегда в таких ситуациях, заныло сердце, тяжело
застучало в висках. Нащупав в кармане пузырек с лекарством, он вытряхнул на
ладонь шарик, бросил под язык…
Дышать стало легче, боль отступила. Он глубоко вздохнул,
откинулся на спинку сиденья.
Между застрявшими в пробке машинами ловко сновали продавцы
газет, попрошайки. Мальчишка лет тринадцати остановился возле его «мазды»,
выкрикнул:
– Скандальный развод олигарха! Последняя гастроль
знаменитого иллюзиониста! В Неве появились пираньи! Покупайте газету «Штопор»!
– Почему «штопор»? – заинтересовался Андрей Иванович.
– Потому что с ней пробки станут незаметными! –
отозвался газетчик. – Купи, дяденька! Всего десятка!
Андрей Иванович сунул бойкому мальчишке десятку, бросил
газету на сиденье. Не то чтобы его интересовали скандальные слухи, просто в этом
предприимчивом подростке он вдруг увидел себя самого лет тридцать назад…
Машины тронулись. Андрей Иванович выжал сцепление,
переключил скорость, понемногу прибавил газ и вздохнул свободнее. Еще вполне
можно успеть на встречу…
Его внимание привлек какой-то шорох справа на сиденье.
Он скосил глаза…
Рядом с маленькой сумкой-барсеткой тисненой испанской кожи
лежала та самая бульварная газетка. Пираньи, олигархи, воротилы шоу-бизнеса
украшали первую полосу…
Газета шевельнулась.
Что за черт?!
Андрей Иванович на долю секунды зажмурил глаза, хотя и знал,
что за рулем нельзя терять внимание. Но если у него начинаются галлюцинации –
это еще хуже.
Бросил взгляд на дорогу и снова взглянул на чертову
газетенку.
Верхний лист чуть заметно приподнялся, и из-под него выскользнула
треугольная серая головка с немигающими черными глазами. Узкий раздвоенный
язык, плоские ноздри…
Змея приподняла голову и уставилась своими немигающими
глазами прямо в глаза человеку.
Сердце глухо провалилось в пропасть, во рту стало горько и
сухо, перед глазами поплыла красная пульсирующая мгла. Руки стали ватными,
непослушными. Они выронили руль, и машина, потеряв управление, вильнула и на
полной скорости врезалась в фонарный столб. Раздался резкий скрежет рвущегося
металла, посыпались стекла, но Андрей Иванович этого уже не слышал. Он скользил
по длинному темному коридору, и впереди маячило ослепительное голубое сияние…
– Отъездился, болезный! – проговорила сгорбленная
старушка и перекрестилась на купола Никольского собора.
– Садятся за руль пьяные! – подал реплику мрачный
мужчина в зеленой куртке. – Хорошо, только сам разбился, а мог ведь еще
кого-то сбить! Вон прямо ведь на тротуар выскочил! А если бы там был кто? Дают
права всяким!
Разбитая «мазда» тонко подвывала, как будто звала на помощь.
Мертвый водитель уронил лицо на приборную доску, как будто его свалила
внезапная усталость. Правая дверца машины от удара распахнулась, подбежали
любопытные. Ветерок выдул из двери бульварную газетенку с портретом знаменитой
эстрадной звезды в самом непотребном виде. Человек за рулем был мертв, это было
видно с первого взгляда. Больше на сиденье ничего не было.
Есть в Петербурге места, куда нужно приходить в определенное
время года, тогда мысль творца города становится особенно ясной. Например,
стрелка Васильевского острова отлично смотрится в ветреный летний день, когда
солнце слепит глаза, торопливые белые облака отражаются в Неве, и не понять,
облака это или барашки на волнах. Когда огонь на Ростральных колоннах стремится
в небо, а вода из фонтанов на реке пытается догнать его, хоть и знает, что дело
это пустое. И брызги, подгоняемые ветром, летят на берег, отпугивая толпы
туристов, пришедших полюбоваться на красоту, и достигают подножия колонн, но до
огня им никогда не добраться.
Или в сырой зимний день, когда деревья в Михайловском саду
покрыты инеем, приятно скользить по обледенелым дорожкам, вспоминая сказки
Андерсена, а потом выйти к боковому фасаду Инженерного замка, посмотреть на
статуи с шапками снега на головах, привычно поразиться цвету стен, вспомнив
легенду о том, как Павел Первый велел покрасить стены замка под цвет перчаток
своей фаворитки.
Можно гулять в Летнем саду, шурша осенними листьями, можно
идти вдоль берега Лебяжьей канавки, глядя в темную осеннюю воду, можно дойти до
портика Нового Эрмитажа и, улучив минутку, пощекотать ближайшему атланту черную
ледяную пятку, не боясь, что он лягнет ногой в ответ.
В такие дни городу прощается все: полугодовая зима,
сопровождаемая дождем вперемежку со снегом, отвратительное дорожное покрытие,
вечно ломающиеся снегоуборочные машины и ужасная привычка городских властей
чинить трубы с началом отопительного сезона.
Человек, сидевший в кафе на террасе возле бывшего
Никольского рынка, имел все предпосылки чувствовать себя счастливым.
Перед ним открывался дивный вид. Стояла середина октября,
светило солнце, на синем небе не было ни облачка. С солнцем соперничали клены
Никольского сада, покрытые листьями различных оттенков желтого и красного
цвета. Листья падали на землю, медленно кружась, создавая тем самым дополнительный
световой эффект. Прямо перед собой посетитель кафе видел пересечение двух
каналов – Екатерининского и Крюкова, почти рядом располагались три мостика. Еще
четыре моста виднелись в обозримом пространстве, таким образом, не вставая с
места и даже не сильно вертя головой, можно было видеть семь мостов.
Солнце отражалось в воде каналов, желтые листья плыли в
Фонтанку, а потом, если повезет, в Неву. Воздух был свеж и по-осеннему
прозрачен, и над всем этим великолепием нависал Никольский собор, и больно было
смотреть на золотые купола, до того жарко горели они на солнце.
Солнце не попадало на террасу, было прохладно, и к каждому
столику вынесен был специальный электрический обогреватель – что-то похожее на
торшер, только сверху лился не свет, а тепло.
Официантка Люся наблюдала за клиентами на террасе сквозь
приоткрытую стеклянную дверь. Было позднее утро, народу немного. Мама с сыном
лет семи ели мороженое, немолодая пара пила чай с фруктовыми пирожными, да в
углу сидел хорошо одетый мужчина от тридцати пяти до сорока и читал газету.
Мужчина был симпатичный, пожалуй, даже привлекательный, однако – странное
дело! – как только Люся отворачивалась, она тут же забывала его лицо. Люся
уже принесла ему чашку кофе и получила в ответ благодарную улыбку, потому что
кофе она варила отлично, это все признавали, а для этого симпатичного мужчины
постаралась особенно, потому что угадала в нем истинного ценителя.
