– Ты все понял?
Евнух кивнул:
– Да, Повелитель.
Роксолана ушла, а Сулейман сидел, уставившись в одну точку, и думал о том, как нелегко будет этой девочке в гареме. Она не Махидевран, которую привезли в подарок собственные братья и торжественно вручили султану, она рабыня, а значит, действительно не равна Махидевран.
И Сулейман был согласен с этим неравенством, но только в другом. Махидевран хватило нескольких лет, чтобы превратиться из стройной лани в толстую корову, из веселой смешливой девушки в ленивую, чванливую особу. Неужели и с Хуррем может случиться такое?! Как бы не хотелось, чтобы знание тайн гарема и умение в нем выжить заслонили собой знания поэзии и умение быть самой собой! Останется ли Хуррем живой, не превратится ли немного погодя в подобие нынешней Махидевран?
Гарем – страшное место, это султан понимал прекрасно, и защитить эту девочку он не сможет. Можно вызывать ее к себе каждый вечер и держать до утра тоже, но утром она пойдет к себе, где каждая служанка, каждая соседка по коридору, каждая наложница или рабыня может оказаться затаенным врагом. Хуррем не простят возвышения, не простят везения, у нее уже немало врагов, а будет еще больше. Даже жены султана враждуют между собой, так было всегда, и так всегда будет.
Сулейман прошелся по комнате, постоял, задумчиво глядя в пустоту, вздохнул. Попросить валиде присмотреть за девочкой? Наверное, это стоит сделать завтра же.
Но сделать не удалось, потому что валиде сама решила заступиться за опальную Махидевран: с самого утра, пока баш-кадину не увезли в старый летний дворец на острове, пришла к сыну.
– Сын мой, я понимаю, Махидевран виновата, она не сдержалась, но это просто из ревности. Вы должны быть рады ревности матери наследника, она оберегает ваше внимание.
– Валиде, вы видели, как она избила Хуррем?
– Как бы ни пострадала Хуррем, она рабыня. Неужели вы предпочтете рабыню баш-кадине? Эта рабыня…
– Эта рабыня стоит многих других. И вы об этом прекрасно знаете.
– Неужели потому, что она умеет красиво говорить и читать стихи?
– Потому, что она разумна и смеет быть самой собой. Надеюсь, так и останется, потому что лживые и злобные красавицы мне уже надоели.
– Сын мой, все женщины одинаковы. Хуррем прожила в гареме совсем немного, потому еще не изменилась, никто не знает, какой она будет через полгода.
Сулейман нахмурился, мать точно угадала его опасения, но он все равно верил, что эти зеленые глаза останутся такими же лучистыми, а сердце добрым. Но тут же подумал, что с добрым сердцем Хуррем в гареме не выжить. И все же ему совсем не хотелось, чтобы она стала опытной и жестокой, чтобы ссорилась с остальными обитательницами гарема, завидовала, делала гадости или сплетничала. Если начнет это делать, то станет так же не интересна.
Гарем для Сулеймана был проблемой. Он любил красивых женщин, с удовольствием брал их себе на ложе, наслаждался близостью, но как только выяснялось, что они больше ничего, кроме любовной страсти, не знают, что двух слов, если это не сплетни и не злословие, связать не умеют, становилось неинтересно. Султан сам не сознавался, что для ночных ласк вполне хватило бы рабынь попроще, но женщин дарили, особенно много их стало после переезда в Стамбул, валиде все внушала, что у блестящего султана должен быть блестящий гарем. Вопрос «зачем?» задавать не следовало.
Сколько женщин, даже очень красивых, нужно мужчине? Сулейман несколько лет был влюблен в свою Махидевран, не замечая, что та расплылась и поглупела, в остальные дни для ласк ему вполне хватило бы нескольких рабынь. Даже если брать каждую ночь другую женщину, то при двух женах требуется еще пятеро. А если звать на ложе какую-то из жен или наложниц чаще, то и того меньше.
И вдруг Сулейман понял: если бы было так, он вполне мог привязаться и даже полюбить какую-то из наложниц. Именно этого боялись жены, а на страже их интересов стояла валиде. Потому у султана такое множество красивых женщин, много – значит ни одной. Большинство наложниц он не только не позвал повторно, но и не вспоминал об их существовании. Кроме вот этой зеленоглазой малышки.
Махидевран правильно испугалась: Сулейман уже понимал, что Хуррем станет его любимицей надолго, если, конечно, не превратится в клушу, как все остальные до нее. Сердце-вещун подсказывало, что не превратится, что эта необычная малышка не такая, как многие красотки, побывавшие на султанском ложе и не оставившие следа в его душе.
Нужно поблагодарить Ибрагима за такой подарок и поинтересоваться, где он купил Хуррем и откуда у нее такие познания, – решил для себя Сулейман.
Мысль о том, что девушка продавалась на невольничьем рынке обнаженной, он старательно от себя гнал. Ревниво выискивал доводы о невозможности такого. Ибрагим хорошо знает, что султан никогда не возьмет себе женщину, которую кто-то из мужчин уже видел обнаженной. Подумал и вдруг понял, что если бы кто-то и видел эту малышку, все равно взял бы. Теперь взял.
Нет-нет! Ибрагим не так глуп, он знает ревнивый характер своего Повелителя. Конечно, Хуррем никто из мужчин обнаженной не видел!
Хотел спросить у Ибрагима, но не спросил, не до того.
Ненадежное счастье
Пока не подралась с баш-кадиной, у Роксоланы были хотя бы Фатима и Гюль, но после того как и они попрятались по щелям, не рискнув заступиться за девушку, когда налетела взбешенная Махидевран, Роксолана поняла, что доверять прежним подругам нельзя. Но и ссориться с ними тоже. Гарем – место темное, сколько бы в его коридорах и комнатах ни горело светильников. Роксолана уже знала, что в лабиринтах гарема можно исчезнуть мгновенно и навсегда. Пока ее спасал только интерес султана, но стоило бы Повелителю предпочесть другую или просто не позвать Роксолану, гарем показал свою силу незамедлительно. Рабыня всегда зависит от милости или немилости хозяина, которого ей, однако, полагалось любить.
Когда вернулась от Повелителя после разборок с Махидевран, Фатима и Гюль осторожно приглядывались, пытаясь понять, чем закончился разговор. Роксолана ничего говорить не стала, взяла кумган и отправилась во двор смывать кровь с лица и рук. Вместе с кровью нужно смыть и слезы. Она была даже рада, что обе рабыни не поспешили следом, потому что показывать эти слезы вовсе не хотелось.
Но в гареме слухи распространяются быстрее ветра, за ней во двор тут же вылетели и Фатима, и Гюль:
– Госпожа, давайте мы вам поможем. Или вообще лучше помыться в хамаме, там тепло со вчерашнего дня.
Роксолана вздохнула, вот это обращение «госпожа» лучше всего остального показало границу, огромный ров, который пролег между ней и вчерашними подругами. Устало протянула кумган Фатиме:
– Полей мне на руки, умоюсь.
– Конечно, госпожа. Гюль, принеси чем вытереться!
Не успела вернуться в свою комнату, как пришла, шаркая подошвами, лекарка, принесла мази. Внимательно осмотрела раны, нанесенные Махидевран, покачала головой с седыми, выбившимися из-под платка волосами:
