— Разве в Зимнем дают маскарады? — поинтересовался какой-то мужчина преклонных лет. — Это ж до чего мы докатились! В сердце самодержавия…
— Ах, Тотий Львович! Вечно вы со своими старомодными взглядами!
Дамы ринулись к вновь прибывшим. Закрутили Ринку из стороны в сторону, к более взрослым дамам они не посмели отнестись столь игриво. Зато Ринкины джинсы рассмотрели со всех сторон.
А Вета комментировала:
— Это одежда рабов на плантациях в Америке. Видите, какая толстая и прочная материя. Джинса называется.
Дамы зашептали:
— Джи-и-нса…
И только Тотий Львович талдычил своё:
— Какие рабы? Рабство в Америке отменили.
Но в суматохе его никто не слушал. Хотя Ринка подумала: а ведь он похож на кого-то. Но в это время на веранду вбежал юноша.
— Дорогая! — воскликнул он, обращаясь к Белле. — Всё проверил. Сейчас начнётся фейерверк!
Он обернулся в сторону Рины и застыл. Ещё бы! Перед ним возникла девушка в восхитительно обтягивающих мужских брюках. Тех, что ничего, собственно, не скрывали, а только подчёркивали. Немыслимо! И в таком наряде она пришла на маскарад! Интересно, кого она изображает?!
— Гера! — окрикнула его Белла, почуявшая слишком большое внимание к незнакомке, невесть как затесавшейся со своими спутницами в их почти домашнюю компанию.
На её возглас оба Геры — старый и юный — повернули голову.
И только заметивший недовольство Беллы трагик Орлинский прошептал бородатому Гере:
— Говорил же, не надо называть сына как себя. Вечная путаница!
— В нашем роду уже два века всех мужчин зовут Герасимами, — отбился бородач.
Орлинский вздохнул. Надо будет потом намекнуть мальчику Гере, что нельзя давать повод его жене к ревности. Деньги Беллы обеспечивают всем им роскошную жизнь. Как же он радовался, когда два года назад Белла положила глаз на тогда ещё шестнадцатилетнего гимназиста Герочку. Конечно, хорош мальчик. Кудри чёрные как смоль. Глаза голубые как сапфир. Редчайшее сочетание. И взгляд нагловатый, что так привлекает женщин. Конечно, Белла клюнула. Ей ведь уже под тридцать. Критический возраст для женщины.
Зато теперь она может наслаждаться молодостью Герочки. А Гера-старший может спокойно, ни о чём не заботясь, писать свои исторические труды. И ему наплевать, что их никто не печатает. Ну а заодно с ними и он, Орлинский, может не колесить по гастролям с провинциальными театрами ради денег, а спокойно играть в небольшом петербургском театрике. Через пару лет его талант заметят и на императорской сцене. И Леонид Орлинский станет непревзойдённым Гамлетом. Ну а если сегодня всё произойдёт так, как он распланировал, ему нечего будет торопиться и с возрастными ролями. Да, он станет Гамлетом на все времена!
— Ах! — вырвался восторженный возглас у дам.
Над рекой метрах в пятидесяти от дома рассыпались первые волны фейерверка.
— Да, отлично! — прошёл шепоток и похвальбы кавалеров.
В небо взлетели новые огненные цветы.
— Сейчас, сейчас! — вскрикнул Герочка и протиснулся к Орлинскому. — Правда, красиво, дядя Лёня?
— Ах, сколько говорено, не зови меня дядей! Это старит, — откликнулся задравший в небо голову трагик. — Для тебя я — Лёня.
— Лёня! — мягко и чуть сконфуженно проговорил восемнадцатилетний Гера и, прижавшись, обнял Орлинского.
Тот недоуменно поглядел с высоты своего роста, но не отстранился. Мальчик нежный — не хочется неожиданно чем-нибудь обидеть.
Рина глядела на происходящее, как смотрят на плёнку старого фильма, улавливая мельчайшие детали. Она увидела, как сзади к застывшим Гере и Леониду подошёл мальчик лет десяти. В тёмно-синей бархатной курточке и таких же широких бархатных брючках, стянутых резинками на щиколотках, отчего мальчик казался качающимся колокольчиком.
— Вы чего — обнимаетесь, что ли? — проговорил он тоненьким голоском. — Я тоже хочу! Поцелуй меня, папочка!
Мальчик влез между отцом и Герой, и они оба одномоментно потрепали его по волосам. Орлинский предложил:
— Давай взберёмся на крышу, сынок! Оттуда лучше видно! Давай, Стёпочка?
Мальчик заулыбался и побежал с отцом наперегонки куда-то в глубь дома. Гера помялся и тоже пошёл за ними.
Пару минут ничего не происходило. Но потом кто-то из тех, что вышел на снег с веранды, крикнул:
— Слезайте! Зачем вы залезли туда?
— Здесь лучше видно! — ответил хорошо поставленный актёрский голос Орлинского. — Идите к нам!
Рина сбежала с веранды и запрокинула голову на забравшихся на крышу.
— Смотри, смотри, папочка! — восторженно завизжал мальчик.
— Красиво! — прогудел Орлинский.
— Папочка, мы как на небе! Гляди, их же можно ловить руками! — не унимался мальчик, вытягиваясь навстречу фейерверочным залпам. Его бархатная одёжка трепетала на ветру. Но он не унимался.
— Осторожно, Стёпка! — гаркнул Орлинский.
Но сын, не слушая его, уже прыгал вовсю на скате крыши.
— Папа! Поймаю! — Тоненький голосок мальчика взвился вверх вместе с его тоненьким тельцем.
Отец попытался угомонить сына. Но мальчик вдруг споткнулся и покатился вниз. Орлинский успел ухватить его за руку. Ужасный долгий миг он, упав на скат, держал ребёнка за руку, но та выскользнула, и мальчик, взвизгнув от ужаса, полетел вниз.
Пару секунд все оторопело молчали. И враз закричали. От ужаса. От непонятности и ещё неосознанности случившегося. Но крик Орлинского перекрывал всё. Отчаянный крик отца, вмиг потерявшего сына.
— Врача! — кричали одни.
— Полицию! — вопили другие.
Вета протиснулась вперёд.
— Я умею оказывать первую помощь! — закричала она.
Люди в помятых масках и ставших нелепыми маскарадных костюмах расступились. Вета бросилась к мальчику. Но её опередил уже спустившийся Орлинский. Он обнял сына и прижал к себе.
Вета чертыхнулась:
— Не трогайте! Это ещё больше повредит ему!
Она забрала у Орлинского ребёнка и осторожно попыталась ощупать его. Вытирая слёзы, Орлинский отошёл в тень дома.
Рина глядела не на мальчика. Она сразу поняла, что он мёртв. Вспомнился диалог Орлинского и уже повзрослевшего Геры там, в подземелье ЧК. Тогда Гера упоминал, что много лет хранит тайну смерти сына Орлинского. Но какая тайна? Рина же только что видела, как мальчик сорвался с крыши, а Орлинский чуть ума не лишился, стараясь удержать его на скате. Или?
Рина повернулась к трагику. Орлинский, скрывающийся в тени, был уверен, что все теперь смотрят только на жертву ужасной трагедии, и потому быстро вынул из-за пазухи нечто, сверкнувшее алым светом в ночи. Рина скорее учуяла, чем увидела, — Ал-Наг.
