— Ключей нет! И сумочка, и телефон — всё осталось там, в подвале.
Дракон улыбнулся:
— Не нужно. Я уходил последним и запер дверь на магический замок.
Он вскинул руку и что-то прошептал. Дверь распахнулась. И Рина вошла, нет — влетела, ворвалась с восторгом Домой.
Дом! Доминик! Дома хорошо. Особенно когда Дома Доминик!
— Скажи, а у тебя есть Дом?
— Есть! — Он сделал пасс пальцами. Дверь закрылась. — Вот отмою тебя и себя и покажу, как я вхожу в свой дом!
Он сказал глупость. Непристойность. Невозможность. Или правду?
— Мама! — встрепенулась Ринка. — Надо умыться, чтобы не напугать соседей. Взять какое-нибудь одеяло, чтобы её завернуть. Ну и Викторию тоже.
Доминик вздохнул. Ну нет ему покоя в этом городе! Теперь — мама. Потом ещё Виктория. Небеса, когда он прилетел сюда, всё казалось таким простым! И стало таким сложным.
Маму и Викторию он приволок в полусонном состоянии. Чтобы хоть как-то привести их в чувство, потребовались силы. Опять много сил. Да с тех пор, как он явился в этот город, он только и делает, что отдаёт кому-то свои силы! Но когда Ринка выплыла из ванной такая розовенькая, чистенькая и умиротворённая, он почувствовал, что готов ещё полезть в подвал и притащить десяток «мам». Лишь бы только она вот так же счастливо улыбалась.
Изгвазданных Вету и Викторию уложили пока на кинутых на напольный ковёр старых пальто. Ничего, поспят и так. В квартире тепло. Дамы заснули тут же — так были вымотаны. Пока Доминик плескался в душе, смывая грязь, пот и страх за Ринку, та колдовала на кухне. Потом постучала в дверь ванной, когда он уже вытирался. Он не услышал, так блаженно сопел от удовольствия чистоты. Ринка приоткрыла дверь. Хотела спросить: чай или кофе? Но не успела…
Большие волосатые руки втащили её под огромное банное полотенце. Изуродованные пальцы нежно пробежали по коже лица, рук, скинули футболку.
— Рина! — Он подхватил её на руки и босой прошлёпал в спальню. Прильнул, ещё влажный, к её разгоряченному телу и прошептал:
— Никогда! Никогда больше! Не убегай от меня! Поняла?
Она хихикнула и склонила голову. Знак согласия. Покорности. Признания его главенства. А потом вдруг вывернулась. Пихнула его на кровать. И улеглась на него сверху. С видом победительницы. Как распяла, пригвоздив к ложу.
— Никогда! — прошептала она. — Никогда не оставляй меня. Я — твой дом. Понял?
— Ага! — блаженно улыбнулся он во всю пасть. — Ты — мой дом. И я имею право войти…
Потом они ели на кухне наскоро сварганенную Ринкой глазунью. Желтки светились солнышками и распаренно стекали на белок. Рина испачкала пальцы и облизывала их прямо на глазах у Доминика. Тот щурился. Ему тоже хотелось вот так же бездумно облизывать пальцы у неё на глазах. Но он не осмелился…
Не вымыв посуду, снова отправились в спальню. Она свернулась калачиком так, что ему хватило длины рук, чтобы полностью обнять её. Большая Белая Луна светила в незашторенное окно и радовалась. Вот как славно она постаралась. Доминик и Ринка спали и видели друг друга во сне. Видно, и там не хотели разлучаться. Доминик протягивал Рине сорванный с неба Аленький цветочек. Рина пыталась почему-то пристроить цветок в волосы, но тот выпадал. Прямо на ладонь Доминика. И опять он протягивал цветок — снова и снова.
Утром, едва проснувшись, они начали длинный разговор. Вернее, что-то взахлёб говорила Рина, а он слушал, пытаясь понять. Понимать было сложно, держа её в объятиях. Но нужно. Необходимо. Потому что, не разобравшись с происшедшим, нельзя было вычислить врагов. Найти аграф. Да и вообще, если не переиграть невидимого противника, вполне возможно, что нельзя будет уже и обнимать друг друга. По причине их общего несуществования на этом свете.
— Давай подытожим! — наконец проговорил он. — У твоей начальницы обнаружился дубль-Ал-Наг. Вопрос первый: откуда она его взяла? Ответ на него известен. Она и сама сказала, и вы увидели картинку из прошлого. Предок этой Виктории служил в ЧК и ради этого перстня, как показала ситуация, убил по крайней мере двоих людей — трагика Орлинского и некоего Геру.
— Его полное имя Герасим. Его отец сказал, что у них в роду все Герасимы.
— Пусть так. Но вот факт: у дубль-Ал-Нага сила небольшая. Он переносил вас на короткие временные отрезки — в 1921 год, потом в девяностые годы XIX века…
— Думаешь, это он делал? А мы решили, что просто сами своими мыслями толкаем его на переходы по времени. Потому что, если бы перстень переносил нас сам, он показал бы что-то поинтереснее.
— Вот тут и возникает второй вопрос: что он хотел вам показать? И кому — всем? Или только Виктории, как своей хозяйке? Думаю — именно ей. Какое ему дело до вас? Больше того, всё, что я знаю о дубле…
— А что ты знаешь? — перебила его Рина.
Доминик поскрёб шрам на подбородке — то ли тот зачесался, то ли Дракон не знал, что сказать, и медлил:
— Сказать честно, я знаю только, что его создал французский алхимик. Там была какая-то заварушка. Но я никогда не уточнял. Дело в том, что этот дубль-Ал-Наг не всплывал уже лет двести. Хотя знающие люди уверены, что он всё ещё существует. У него якобы неистребимая жажда жизни. Поэтому я и думаю, что если он вдруг проявился, то действует только в собственных интересах. Это ОН что-то ХОЧЕТ. Не знаю пока — что. Но думаю, что и сам приезд Виктории к вам с матерью подсказан дублем. Виктория думала, что перстень ищет тебя, чтобы узнать про аграф. Но тогда почему ни в одном временном переходе аграф вообще не упоминался? Нет, дело в другом. Дубль просто искал человека, силой которого он может воспользоваться, чтобы показать Виктории нечто для него важное. И что он в итоге показал?
— Сначала показал, как очутился в семье Виктории. Через убийство и кровь. Потом мы попали на четверть века назад в эпоху модерна. Это я поняла по платьям. Там были те же люди, только лет на двадцать пять моложе. Гере, который в 1921 году хотел то ли спасти трагика Орлинского, то ли сам завладеть перстнем — я так и не поняла, хотя думаю, это не особо важно, они же всё время грызлись, как пауки в банке, — так вот Гере было лет восемнадцать. Совсем ещё мальчик, — взволнованно говорила Рина. — А вот Орлинский выглядел так же, как и четверть века спустя, — лет на двадцать девять-тридцать. И я поняла — почему! Ужас какой!
— Только волноваться не надо! — Доминик чмокнул её в макушку. — Ты увидела, как этот самый трагик «покормил» свой перстень.
— Он окропил его кровью только что убитого сына! Собственного ребёнка!
— Разве ты раньше не слышала, что именно кровью невинного младенца и орошают всякие дьявольские алтари?
— Конечно, я про такое читала! Но ведь тут — жизнь. И этот подлец променял жизнь собственного сына на свою вечную молодость. Кошмар!
— Что ж, ему хотелось играть юного Ромео и молодого Гамлета, а не переходить на роли благородных отцов, а потом почтенных старцев. Актёрская игра — страсть неискоренимая. Ради сцены и не на такое пойдёшь.
