— Террос, — сказал я шепотом, — давай… давай, соберись. Нам отдадут то, чем мы сможем убить бессмертного!
Жар начал сжигать внутренности так, что я готов был взвыть во весь голос, и лишь тогда я, шатаясь и стараясь удержаться на ногах, взял черный плащ…
…нет, только коснулся, и волна неистового холода прокатилась от кончиков пальцев по руке, заморозила внутренности и ударилась о встречную стену жара от Терроса.
Хранитель наблюдал с ленивым интересом. Во мне сшиблись две вселенные, мертвая и только что вспыхнувшая, в черепе звон, грохот, перед глазами багровая пелена, но я сцепил челюсти и, ломая в себе страх и сопротивление, заставил негнущиеся пальцы взять плащ.
Все тело вздрогнуло и затряслось, словно дерево под ударами топора. Я держал дыхание запертым в груди, пока неуклюже развернулся и набросил плащ на плечи, давно уже не кожу, а больше похожую на плотно сотканный мрак.
Жар исчез, как и холод, только внутри меня что-то часто дрожит и перекатывается, словно мечется испуганная мышь в коробке.
Я повел плечами, расправляя плащ, сидит вроде бы неплохо, развернулся лицом к Хранителю.
— По-моему… коротковат?
Он впервые шевельнулся, даже привстал на сиденье, охнул и рухнул обратно. Бледное мертвое лицо перекосилось судорогой.
— Что?..
— Мелковат был Каин, — произнес я с удовольствием и чувством превосходства более рослого самца. — И в плечах чуточку жмет… Но ладно, дареному коню в пасть не смотрят. И вообще… никому не заглядывают.
Он в великом и, как мне показалось, злобном изумлении качал головой, в длинных седых волосах искорки мрака поблескивают, как крупинки драгоценного агата.
— Но… как тебе удалось?
— Когда-то, — ответил я, — кто-то все равно бы сумел.
Он проговорил зло и разочарованно:
— Что ж… забирай. Я обязан отдать любому, кто сумеет удержать на плечах. Впрочем…
Он умолк, я спросил с подозрением:
— Что?
— Этот плащ, — проговорил он со злобной усмешкой, — скоро вернется на это же место.
Страх прокатился во мне, как лавина льда, сорвавшегося с ледника на берегу северного моря, но ответил я твердо:
— Что я захапал, то не отдам!
— Он сам вернется, — сказал он и уточнил злорадно: — После твоей скорой гибели.
— С гибелью подождем, — ответил я небрежно, — хотя и должны рыцари гибнуть гордо и красиво во цвете лет, но я это уступаю своим противникам и даже помогаю им в этом.
— Ты одиночка? — спросил он внезапно.
— Историю делают одиночки, — заверил я. — Ну, я спешу…
— Спешишь? Куда?
— Делать историю, — сообщил я. Подумал и уточнил: — Или хотя бы мифологию.
Арбогастр несется, как черный вихрь, а я на нем, как сгусток первозданного мрака, каким был мир до сотворения. Плащ за моей спиной развевается, как крылья, я на миг оглянулся и больше поклялся не оборачиваться: плащ словно бы тянется на мили, там все исчезает в густом мраке, будто темный хаос поглощает мир…
А еще слева у седла посох Тертуллиана, больше похожий на дубинку. Когда я совсем было пал духом и готов был отказаться от идеи сокрушить бессмертного, Тертуллиан сам вспомнил о моем умении призывать вещи. Конечно, с родины Тертуллиана я не смог бы перенести к себе и перышко, однако как только он присоединил свою мощь, а посох узнал хозяина, все получилось с обманчивой легкостью: посох просто возник посреди комнаты, откликнувшись на наш общий зов, а перехватить его было уже моей заботой.
Как понимаю, вещи древних героев, впитавшие их мощь, а со временем набравшие еще больше силы, самая лакомая находка для искателей сокровищ. Часть их, как вон доспех Нимврода, все еще в разных уголках света, иные церковь собрала и тщательно хранит в сокровищницах Ватикана…
Арбогастр с разбегу промчался по глади замерзшего озера, вздымая по обе стороны осколки льда и брызги воды, а я высматривал горный хребет, похожий на спину стегоцефала со вздыбленными иглами.
Я именно тот, мелькнула устрашенная мысль, в ком и высокая паладинность, ее привычно прячу за шуточками и приколами, чтобы не казаться слишком хорошим, это неприемлемо с детства, и в то же время я достаточно циничен, чтобы в случае проблем идти за советом не в церковь, а к адвокату, а также помню, что если не пойман, то вроде бы и не вор.
Небо на востоке начинает светлеть, но пять остроконечных гор я рассмотрел еще на фоне звезд. В долине ночь, замок почти неотличим от приземистой скалы, сердце мое стучит мощно и злобно, а рука то и дело тянется к дубине отца церкви.
Из темноты выметнулись с горящими факелами в отведенных в сторону руках всадники на тяжелых конях.
В слабом и меняющемся свете видно только, как со звонким цокотом по булыжной брусчатке проскакали все строго один за другим, словно опасаясь ловушек в земле, одетые тепло и в плащах с наброшенными на голову капюшонами.
Я не стал провожать их даже взглядом, с уверенным видом въехал на расчищенный от снега двор, где совсем недавно показал, насколько я крут, когда имею дело с пьяными мужиками, возомнившими себя воинами.
Арбогастр воинственно фыркал и мощно бил в камень под ногами крепкими копытами, а я старался представить себе, что это за схватка, когда у меня в руке дубина святого… да что там святого, Тертуллиан куда круче, он создавал основы самой церкви, а на плечах плащ Каина, самого подлого, по мнению церкви и простого народа, человека на свете, «от которого и пошло все зло».
Вообще-то братья друг друга стоили, оба дети Змея, а то, что убил первым Каин, а не Авель, так просто, как старший, Каин был чуточку посильнее, только и всего.
Я сделал круг по двору, наконец сверху раздался сильный голос:
— Что там за блоха скачет?
— Чего сидишь в темноте, — крикнул я, — как сыч поганый?.. Денег нет на факелы? Спускайся, прямо на морде подвешу!
— Что-то больно уверен, — прорычал он мощно. — Может быть, даже не убежишь, когда выйду?
— А ты в самом деле выйдешь? — крикнул я. — Или тебя придется искать под перевернутыми корытами?
— Подожди минуту, — сказал он, — люблю таких вот уверенных…
Я ждал, арбогастр фыркал и нервно переступал копытами, наконец двери донжона распахнулись. В слабом рассвете возникла мощная фигура в дверном проеме.
Глава 11
Одет он тепло, но доспехами пренебрег, что должно вселить в меня уверенность и не дать пуститься наутек. Дескать, как бы ни был силен, бездоспешного зарубить нетрудно, даже меч у него на поясе какой-то несерьезный, словно длинный кинжал.
— Молился ли ты на ночь, Дездемон? — спросил я. — Господь дарует прощение!.. Я, правда, не Господь, у меня с милосердием туговато, все истратил в детстве… еще во внутриутробном, но ты можешь попробовать, вдруг да капли какие где-то остались на донышке.
