Она возразила с достоинством:
— У нас не бьют женщин! По крайней мере, постоянно.
— А, с перерывом на обед, — сказал я понимающе. — Но ведь даже в Сакранте нет других развлечений, кроме греха и религии, так чем еще разнообразить жизнь, как не бить жену? Представляю, что дальше на севере… или империя Вильгельма на диком… э-э… очень даже просвещенном западе?
Она покосилась на свой фужер, он снова полон, хотя отпила почти половину.
— У нас не доливают, — заметила она с едва прикрытой насмешкой.
— У вас не будем, — согласился я.
Она нахмурилась, я запоздало ощутил, что это можно рассматривать как угрозу экспансии в земли империи Вильгельма, женщины все понимают не так, как люди.
— Гореть вам в аду, — заметила она.
— Уже горю, — сообщил я.
Она посмотрела с вялым интересом.
— Мое присутствие для вас ад?
— Жар, — уточнил я. — При виде вас меня бросает то в жар, то в холод, а иногда просто есть хочется. Кстати, как вам наше вино?
— Ваше? — спросила она. — Награбленное по дороге вряд ли можно называть своим. Хотя понимаю, отнятое, украденное или похищенное всегда для мужчин слаже… Но ваш вопрос неуместен, принц.
— Ах да, — сказал я виновато, — простите, ваше высочество. Действительно, у нас на Юге женщины пользуются большей свободой, потому я сглупил, задав такой некорректный вопрос. Простите великодушно. Вы ведь великодушны?
Она взглянула строго.
— До известной степени, принц.
Беседуя с нею, треп вообще-то легкий и ничего не значащий, я прислушивался и к разговорам за столом. Принцесса права: раскрывая рот, мы раскрываем голову, а за крепким вином выбалтывается то, что человек предпочел бы сохранить. Но мои полководцы настолько мне преданы и верны, что иногда становится просто неловко, будто что-то украл у них.
Она снова сделала глоток, а я тут же нарочито долил, подчеркивая, что нам насрать на правила этикета, принятые в империи Вильгельма.
Аскланделла все замечает и понимает с полунамека, и это приняла с великодушием взрослого, которому понятны все бунтарские побуждения ребенка.
— Ваше высочество, — сказал я, — все сюзерены — тираны, все подданные — бунтовщики в душе. Это я так вот неуклюже стараюсь оправдаться. Вы в какой-то мере мой сюзерен… не потому, что дочь императора, а потому, что красивая женщина. Мы все ваши подданные в этом странном смысле… а я не хочу быть даже вашим подданным, да вот что-то не получается, но я, правда, стараюсь…
Она чуть наклонила голову, стараясь понять смысл, я завернул так завернул, сам недопонял, произнесла так же ровно, словно скользит по глади замерзшего озера:
— У вас это хорошо получается, принц.
Я посмотрел на нее искоса.
— Вы меня похвалили или обругали, ваше высочество?
— Не буду вас унижать, — заметила она с легкой улыбкой, — объясняя очевидные даже для человека войны вещи. Не думаю, что вас так уж долго били по голове, что вы стали совсем уж… Говорите вы вполне красиво, хотя и бессвязно… Какое дивное печенье! Нужно ваших поваров переманить к нашему двору.
— Даром отдам, — сказал я пылко. — И сам с ними поеду!
Она произнесла с подозрением:
— Нет уж, спасибо.
— Вы не так поняли, принцесса, — сказал я. — Просто из кожи вон лезу, чтобы вам было удобственно и галантерейно. Надеюсь, здесь мы окружили вас всевозможной заботистостью, и в этом дворце… честное слово, здесь такие дворцы!.. Вам все же удобнее, чем в шатре или на спине коняки.
— Благодарю за редкую заботу, — ответила она. — Вы меня удивили, ваше высочество.
— Да что вы, — сказал я галантно, — для меня это раз плюнуть. Здесь, возможно, вам что-то покажется знакомым.
Она приподняла брови.
— С чего вдруг?
— Не знаю, — признался я. — Границы держав часто колыхает из стороны в сторону, как белье на веревке. Может быть, эти земли совсем недавно были владением вашего батюшки? Он ведь сосед империи Мунтвига? Или не совсем?
Она произнесла холодно:
— Намекаете, что Мунтвиг отвоевал у императора Вильгельма часть земель?
— Что вы, — сказал я испуганно, — я совсем не хотел вас оскорбить предположением, совершенно диким, разумеется, что на свете есть кто-то сильнее вашего отца! Просто… вдруг само так получилось? Сегодня граница здесь, а завтра вдруг там? Или точнее, вчера там, а сегодня… гляди-гляди!.. Уже здесь! И как она перебежала… Да ладно, не пытайтесь вспомнить, это же совершенно неважно. Что границы, земли, золото, драгоценные камни!.. Самое главное украшение, кто бы подумал — чистая совесть! И вы не подумали? Я так и решил…
Она поморщилась.
— Принц, вы говорите очень… много.
— Это плохо? — спросил я с любопытством.
— Смотря для кого, — ответила она тем же холодным ясным голосом. — Но пробалтываетесь чаще, чем если бы помалкивали.
— Ого, — сказал я с тревожным любопытством, — в чем же я проболтался?
— Так я и скажу, — отрезала она мстительно. — Это оружие в умелых руках, принц!
Я поинтересовался мирно:
— А зачем вам против меня оружие, принцесса? Мы разве воюем?
Мне показалось, что впервые чуточку смешалась. Во всяком случае, микроскопическая задержка подсказала, что к такому простому и наивному вопросу не готова.
— Мужчины и женщины всегда воюют, — ответила она, умело переводя разговор в плоскость галантереи. — Одни грубо, другие галантно, третьи вообще…
— Ах, — сказал я, — вы в такой перпендикулярной плоскости! Это другое дело, но даже так не хочу с вами воевать, принцесса. Ни штурмом, ни осадой… более того, сам сдаюсь вам в плен. Хватайте меня и по праву победителя… гм… в общем, я в полной вашей власти, наслаждайтесь победой грубо, зримо, в меру богатой фантазии дочери императора!
Она оглядела меня с головы до ног, подумала и произнесла убийственно равнодушным тоном:
— Принц… мне вас и в плен не надо.
Глава 15
Пир продолжался, а когда я вышел проветриться, прибежал маг от Хреймдара и сообщил, что завтра закончат с защитой моих покоев, а сегодня мне хорошо бы провести ночь… ну, в других апартаментах.
— Ладно-ладно, — ответил я, — не спешите, делайте добротно. Постель не роскошь, а средство общения, так что я могу позволить себе кое-что с вполне как бы чистой совестью. Если ночую не дома, то я по делу!..
Он поклонился и сказал с улыбкой:
— Ключ к сердцу женщины надо держать постоянно на связке. Спасибо, ваше высочество!
— Вам спасибо за возможность, — ответил я. — Нам всем ее только дай.
