Джоанна торопливо отпрыгнула, но в лице не страх, а напряжение.
— Заждались? — поинтересовался я. — Ожидание неприятностей хуже самих неприятностей.
Она спросила неприязненно:
— А вам откуда знать?
— Думаете, — поинтересовался я, — мне везде медом намазано? А где милые Рианелла и Хайдилла?
— В соседней комнате, — ответила она.
— Поздороваться не выйдут?
Она ответила сердито:
— Только если выволочете силой. Они вас боятся.
— А ты?
— И я боюсь, — ответила она, — но кому-то же надо… бояться меньше?
— Хорошо, — сказал я, — у вас тут мило и уютно. Я все за делами никак не займусь вами, дел выше крыши, но сегодня вот меня выгнали из моей спальни, потому и пришел сюда. У вас кровать мягкая?
Она ответила сквозь зубы:
— Мягкая.
— А подушки? — спросил я.
Она процедила:
— И подушки.
— Прекрасно, — ответил я с облегчением, — а то, знаете ли, когда спишь, укрывшись небом, а под головой конское седло, это хоть и романтично, но как-то уж… слишком поэтично. Если еще не лягаетесь во сне и обещаете не стягивать одеяло…
Она воскликнула в ужасе:
— Вы собираетесь с нами спать?
Я изумился:
— А зачем тогда шел?
Она проговорила в замешательстве:
— Как вы и говорите, по праву войны изнасиловать нас… потом, как я понимаю, уйти. А спать… зачем спать?
— В самом деле, — согласился я, — зачем спать? Я всегда злился, что треть жизни уходит на это нелепое состояние. Но, увы, пока без сна никто обходиться не умеет. Потому сразу пообещайте не храпеть и не стягивать одеяло, а то удавлю спросонья.
Она заверила, вся дрожа:
— Да я всю ночь глаз не сомкну!
Я прошел к столу, сделан даже не мастерами, а явно ювелирами, настолько все тщательно, ножки вон в таких аллегорических фигурках, что просто и не знаю, как с такого искусства пыль вытирать…
Кресла тоже с учетом женских вкусов, но удобные, я со вздохом развалился в одном, нужно не забывать подчеркивать, что хозяин здесь я, а то не замечу, как у меня на голове сидит целая орава.
— Садитесь, принцесса, — пригласил я. — Если сестры не желают к нам присоединиться, я еще как не против. Втроем вы меня точно защебечете!
Она осторожно присела на самый краешек, а сама то и дело бросала взгляд, полный недоумения, в сторону роскошного ложа.
Я сосредоточился, на столе появилась изящная хрустальная ваза, заполненная всякими сладостями, на всякий случай создал две чашки с кофе, но принцесса не притронулась к лакомствам, а на черный кофе смотрела так, словно его подали черти прямо из ада.
Кофе хорош, иногда удается крепче, иногда слабее, все дело в том, что вспомню ярче: вкус арабики или робусты.
Я медленно смаковал, сцапал пару печенья со смешными мордочками зверюшек, но задержал их перед раскрытой пастью: Джоанна медленно и величественно поднялась, вышла из-за стола и царственно направилась в сторону ложа, гордая в осознании своей великой жертвенности.
Ее сестры по-прежнему прячутся в другой комнате, а она легла на ложе, повернулась на спину и раздвинула ноги.
— Все, — сказала она с ненавистью, — я готова!
— Гм, — проговорил я в сомнении, — может быть… поговорим сперва?.. Вина выпьем? О погоде, о вашем новом платье… с этими… ну, рюшечками.
Она закрыла глаза, бледная и решительная.
— Нет!.. Я хочу, чтобы это поскорее кончилось. Делайте свое мерзкое дело и отпустите меня.
— Да я и не держу, — пробормотал я. — Это вы чего-то требуете, я же просто поговорить пришел… ну, познакомиться, как принято. А вообще-то дело не такое уж и мерзкое, обижаете. Но это так, реплика в сторону.
— Мерзкое!
— Нет…
— И отвратительное, — заявила она твердо. — Начинайте, сэр насильник!.. Топчите меня в грязь похоти, наслаждайтесь моим чистым невинным телом, глумитесь над моим страхом и беззащитностью, смейтесь над моими слезами!
Я со вздохом поднялся.
— Ну хорошо-хорошо, только не кричите на меня!.. Я все сделаю, как вы требуете. Вообще-то я поговорить пришел, кофейку попить, однако я рыцарь, желание женщины для меня закон, а если женщина еще и принцесса, то кто посмеет ослушаться?
Она закрыла глаза, дабы меня не видеть, даже голову повернула в другую сторону. Я подошел, посмотрел, буркнул:
— Подвинься, корова.
Она прошептала со слезами в голосе:
— Оскорблять обязательно?
— Так мне ж лечь негде, — объяснил я. — Мало ли что вам рассказывали нянюшки и воспитатели… вообще-то правильно рассказывали, в нужном направлении, в духе строгого морального кодекса, я это весьма одобряю, сам бы так воспитывал… других.
Она с неуверенностью отодвинулась, посмотрела на меня зло.
— А чего вам вздумалось лежать в моей постели?
— А вот восхотелось, — ответил я нагло, — и заднюю ногу сдвиньте с моей стороны, а то мне совсем места нет.
Она огрызнулась:
— Это совсем не ваше место!
Однако ногу сдвинула, она обнажена почти до самого колена, ну, не совсем до колена, до середины голени, но уже это крайнее бесстыдство и дикая распущенность, если это не ветер виноват, задравший юбку, или вот такой грубый насильник, как мое высочество.
Я с кряхтением лег рядом.
— Знаете ли, принцесса, меня сейчас вытолкали в шею из покоев, в которых я блаженствовал, а все остальные заняты моими полководцами. Идти к кому-то из них можно, но… что обо мне скажут? Я должен заботиться о репутации, как вы понимаете. Хотя у нас не первобытно-общинное, когда обычаи были все еще простые и честные, но в основе своей мы все первобытно-общинные, стремимся к простой искренности, которую заложил в нас Господь, так что, принцесса…
Она прервала зло:
— Что вы меня мучаете непонятными речами? Начинайте насиловать!
— Ого, — сказал я, — вам что, уже не терпится?.. Нет, процедура изнасилования будет проходить по сен-маринскому, а не сакрантскому протоколу! Не навязывайте чуждую нашему мировоззрению и национальным традициям культуру и несвойственную нашей высокой духовности и богоноскости.
Она плотно закрыла рот и зажмурилась. Лицо ее было бледным и решительным, отважная девочка, принявшая на себя как переговоры с захватчиком, так и это вот изнасилование.
Я вздохнул и принялся искать у нее эрогенные зоны, начиная с розовых и нежных, как у молодого поросенка, ушек, и напоминая себе, что действовать нужно долго и очень старательно, чутко прислушиваясь к откликам, которые она постарается подавить.
