Барон, что сразу понял по цвету, что его старшему соратнику наливают то же самое, что и ему, наблюдал с некоторым злорадством и одновременно сочувствием.
Отвлекая внимание от кашляющего и фыркающего вильдграфа, он проговорил сдержанно-деловито:
— В какой форме это можно устроить?
— Вариантов много, — ответил я, — но не лучше ли оставить самый простой? Который никого не задевает и ни на кого не бросает тень?.. Крестьяне будут привозить в город продукты, как и привозили. А мы будем платить по тем же ценам, что были здесь до нашего… появления. Таким образом снимутся многие неудобные вопросы. Разумеется, никакого насилия над крестьянами чиниться не будет, это не в наших интересах. Пусть война идет между армиями, не задевая тех, кто эти армии кормит и одевает.
Вильдграф заметил осторожно:
— Это приемлемый вариант…
— На данном этапе, — добавил я, помогая ему, — на данном этапе. А что будет потом, оставим будущему. Сейчас же вы и мы, как вы заметили исключительно верно, заинтересованы в зимнем перемирии.
Норберт снова неспешно, давая мне время сосредоточиться, наполнил их фужеры, сам не зная, что наливает, а я сосредоточенно создавал ром, джин и виски.
Маркграф Берген, которому достался старый выдержанный джин, сперва понюхал, поинтересовался с видом знатока:
— Вино из можжевельника? Удивительно…
Я улыбнулся.
— Да там много чего намешано. Вкус на любителя, но в такую погоду нужно что-то крепкое.
Он отпил, прислушался, невольно заулыбался.
— Чудесный вкус… Я велю управителю пополнить запасы моего винного погреба этим чудесным… как он называется?
— Джин, — ответил я. — А вы, господа, наверняка возжелаете добавить в свои коллекции ром и коньяк?
В залах главного здания на втором, третьем и последнем, четвертом этаже везде полумрак, в металлических держаках, приклепанных к стенам, торчат наготове факелы, а свечи, как я понял, — это уже шик, они только в главном зале, а также в тронном и королевском кабинете.
Альбрехт, что исходил здесь в первый же день все вдоль и поперек, не выпуская из руки обнаженного меча, сказал самодовольно:
— Вся наша Армландия выглядела бы здесь как лучший из залов королевского дворца!
— Зато здесь люди мужественные, — заметил я.
Он посмотрел на меня с укором.
— А в Армландии?
— В Армландии тоже, — согласился я. — Вообще Армландии повезло. Люди в ней по-северному отважны, честны и благородны, однако из Сен-Мари через перевалы проникло достаточно всякого, чтобы Армландия почти не отставала от нее по уровню культуры, но не разнежилась до такого состояния, как рыцарство Сен-Мари.
— Да, — согласился он, — мы взяли Сен-Мари с легкостью, хотя там доспехи и оружие намного лучше нашего. Надеюсь, здесь с нами такого не случится.
— Не случится, — заверил я. — Культурные люди умеют воевать не хуже дикарей, а то и лучше. Мы это уже показали.
Он церемонно поклонился.
— Ваше высочество, как я понял, вас вон там на террасе дожидается этот, как его… оруженосец Зигфрида.
— Скарлет, — сказал я. — Не прикидывайтесь, что ничего о ней не знаете.
— Ах да, — сказал он и хлопнул себя по лбу. — Скарлет! А я уже и забыл, что это за странный оруженосец. Я всегда забываю такие вещи, ваше высочество.
— За это я вас тоже люблю, граф, — сказал я.
Терраса завалена снегом, слуг не хватает даже для работы на кухне, и Скарлет стоит в этом сверкающем на солнце крошеве почти по колено и, склонившись над парапетом, рассматривает двор внизу.
Вообще-то она всюду старается держаться в тени, я даже не замечаю ее присутствия, не то что шумного и размашистого Зигфрида, однако сейчас вот увидел ее во всем блеске изящного оруженосца благородной крови, то есть в великолепнейшей блестящей кольчуге, что укрывает капюшоном голову, защищает плечи, спину и грудь, руки прячет по самые запястья, а от пояса опускается до колен, а также в новеньких брюках из тонко выделанной кожи и дивно изящных сапожках на едва заметных каблучках.
— Скарлет, — сказал я с удовольствием, — прекрасно смотришься.
Она в нерешительности поклонилась. Это получилось несколько неуклюже, все-таки женщинам это несвойственно, их с детства учат красиво приседать, придерживая с боков края платья сорока различными способами, то растягивая, то приподнимая, оттопыривая то по три пальца с каждой стороны, то лишь грациозно мизинчики, а голову то скромно и стыдливо вниз, то, напротив, запрокидывая и глядя в глаза сюзерену открыто зовущим взглядом готовой к случке самки.
— Спасибо, ваше высочество…
— Говори, — велел я.
Она округлила глаза.
— Ваше высочество?
— Ты что-то хотела сказать, — пояснил я нетерпеливо. — Иначе продолжала бы прятаться.
Она повела взглядом в сторону двери моего кабинета. Я понял, сам распахнул для нее, пропустил вперед и плотно закрыл за собой. Скарлет прошла от двери подальше, повернулась ко мне, лицо бледное, глаза начали трагически расширяться.
Я сказал дружелюбно:
— Скарлет, можешь обращаться первой. Ты не придворная, а на службе. К тому же мы не на парадном приеме, а ты не дама в вот таком платье… хотя и с вот такими.
Она попыталась улыбнуться, но губы так и не сумели потянуться в сторону. Напротив, лицо словно сковало льдом, а страх в глазах стал заметнее.
— Ваше высочество…
— Говори, — подтолкнул я. — Ты чего-то боишься?.. Может быть, сядешь?
Она вздрогнула, судорожно покачала головой из стороны в стороны.
— Н-нет, такое нужно говорить стоя.
— Ты все-таки боишься, — повторил я. — Явно не мечей и стрел… Магии? Кому угрожает? Тебе или Зигфриду?.. Судя по твоему страху, Зигфриду. Вы настоящая пара, редко я видел такую преданность со стороны женщины.
Она покачала головой.
— Не Зигфриду.
— А кому?
— Вам, ваше высочество.
Голос ее прозвучал уже тверже, а взгляд на этот раз прям как туго натянутая тетива. И даже бледность покинула губы, оставшись только на щеках.
— Мне угрожают все время, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал легко, хотя по телу пробежал холодок. — Такая у меня на земле должность! Что-то конкретное?
Она кивнула.
— Да, ваше высочество.
— Говори, — сказал я тише. — Я никому не скажу, разрази меня Господь, как он же когда-то черепаху.
Она сказала шепотом:
— Даже Зигфриду?
— Да, — ответил я. — Даже Зигфриду.
