Декарта горько вздохнул:
— Подлинная справедливость заключалась бы в том, чтобы стереть с лица земли целый народ. Прижечь зараженное место до того, как инфекция расползлась по всему телу. А вместо этого я всего лишь приказал умертвить всех, кто принадлежал к его еретическому толку, их жен и детей. Ибо их уже было не спасти.
Я уставилась на Декарту — молча. Слов не находилось. Даже слов гнева и возмущения. Теперь-то я знала, почему тот человек развернулся и насадился на дротик. И куда подевалась Чжаккарн.
— Лорд Декарта подарил ему возможность выбирать, — заметил Вирейн. — Прыжок с Пирса дал бы ему легкую смерть. Обычно ветер подхватывает их и разбивает о поддерживающую дворец колонну. Даже до земли ничего не долетает. Все происходит… быстро.
— Вы… — Мне нестерпимо захотелось снова заткнуть уши. — Вы называете себя служителями Итемпаса? Да вы просто бешеные псы! Демоны в человеческом обличье!
Декарта покачал головой:
— А я-то, глупец, все надеялся отыскать в тебе ее черты…
И он пошел дальше по переходу, медленно-медленно, несмотря на трость. Вирейн шел следом, наготове — вдруг Декарта споткнется и его придется подхватить под локоть. Он обернулся и посмотрел на меня. А Декарта — нет.
Я отлепилась от стены:
— Моя мать жила по заветам Блистательного! А вы — нет!
Декарта застыл на месте, и сердце мое оборвалось и упало. Я испугалась, сообразив, что в этот раз зашла слишком далеко. Но он все равно не обернулся.
— Это правда, — тихо-тихо и все так же не оборачиваясь произнес он. — Твоя мать не проявила бы вообще никакого милосердия.
И пошел дальше. А я прислонилась обратно к стене и еще долго не могла унять дрожь.
* * *
В тот день я в Собрание не пошла. Не могла заставить себя сидеть рядом с Декартой и делать вид, что ничего не произошло, пока в ушах у меня звенели крики того несчастного. Я не Арамери. И никогда Арамери не стану! Так какой смысл им уподобляться? К тому же у меня нашлись другие дела.
Я вошла к Теврилу в кабинет и застала его за работой. Он заполнял какие-то бумаги. Но прежде чем он успел встать и поприветствовать меня, я положила руки на стол и строго сказала:
— Личные вещи моей матери. Где они?
Он закрыл рот. Потом снова открыл его:
— Ее апартаменты находятся в Седьмом Шпиле.
Тут пришла очередь надолго замолчать мне.
— И что, ее апартаменты так и стоят — нетронутыми?
— Декарта приказал оставить все как есть. Как осталось после ее отъезда. А когда стало понятно, что она не вернется… — Тут он развел руками. — Мой предшественник слишком ценил жизнь, чтобы предложить выбросить оттуда ее личные вещи. А я вот тоже, как видишь, большой жизнелюб.
И он добавил, как всегда тактично и дипломатично и очень вежливо:
— Тебя проводят.
* * *
Так вот оно какое, жилище моей матери.
Слуга ушел, видно уловив мой безмолвный приказ. Дверь за ним закрылась, и в комнате снова воцарилась глубокая тишина. На полу лежали овалы солнечного света. Тяжелые занавески оставались задернутыми, их даже не пошевелил влетевший вслед за мной сквозняк. Люди Теврила убирались в этих комнатах, так что в солнечных лучах не танцевало ни единой пылинки. Я затаила дыхание — казалось, я стою в нарисованном интерьере.
Нужно сделать усилие и шагнуть вперед.
Я шагнула.
Гостиная. Бюро, кушетка, чайный столик. Или рабочий стол, не понять. На стенах — картины, на полочках — статуэтки, у стены — прекрасный резной алтарь в сенмитском стиле. Хоть что-то, выдающее ее собственный вкус. Все очень элегантное и красивое.
И совершенно маме не подходящее.
Я прошлась по комнатам. Налево — ванная. Побольше, чем у меня, но матери всегда нравилось принимать ванны. Я помню, как сидела вместе с ней в пене и хихикала, когда она закручивала волосы на макушке и строила мне веселые рожицы… о нет. Нет. Нельзя это вспоминать. Потому что нельзя раскисать.
Спальня. В середине кровать — овальная, в два раза больше моей нынешней, вся белая и утопающая в подушках. Шкафы, туалетный столик, очаг с каминной доской — декоративные, ненастоящие — в Небе нет нужды зажигать огонь для обогрева. Еще один стол. И здесь тоже я заметила следы ее присутствия: аккуратно расставленные флаконы на туалетном столике, любимые впереди. В горшках пышно цвели растения. Надо же, столько лет прошло, а они такие зеленые. На стенах портреты.
А вот это уже интересно. Я подошла к камину, чтобы получше рассмотреть самый большой — забранное в тяжелую раму изображение светловолосой амнийской женщины. Красивая, роскошно одетая — и с очень гордой осанкой, выдающей аристократическое — не то что у меня — воспитание и происхождение. Но что-то в выражении ее лица пробудило мое любопытство… Улыбка тронула лишь уголки губ, а глаза на повернутом к зрителю лице оставались несфокусированными, словно она смотрела куда-то поверх голов. Мечтала? Или беспокоилась о чем-то? Какой талантливый художник, раз сумел передать эту неопределенность и тайну.
А как они с матушкой похожи! Значит, это моя бабушка. То бишь безвременно покинувшая мир жена Декарты. Неудивительно, что у нее взгляд такой беспокойный — стать женой мужчины из такой семейки…
Я огляделась.
— Матушка, где же вы? — прошептала я. — Где мне искать вас в этой комнате?
Но голос мой странным образом не нарушил тишины. Время здесь застыло, как муха в стекле.
— Мама, ты была такой, как я помню? Или ты была Арамери?
И смерть ее тут совсем ни при чем. Просто я должна это узнать. Непременно должна.
И я принялась методично обыскивать комнаты. Дело продвигалось медленно — я не хотела бесцеремонно копаться в вещах и двигать мебель. Это оскорбит слуг и — как я инстинктивно чувствовала — память матери. Она не терпела беспорядка.
Вот почему я обнаружила нечто любопытное, лишь когда солнце уже село. А нашла я ларец. Маленький такой. Он стоял в выдвижном ящичке шкафа в деревянном изголовье кровати. Точнее, я даже не сразу поняла, что массивная резная спинка — еще и шкаф. Просто положила ладонь на дерево — и нащупала край ящика. Надо же, тайник. Ларец не закрывался, и из него торчали, как цветочки в вазе, сложенные и свернутые бумаги. Я потянулась за ним, и тут взгляд мой упал на один свиток — отцовский почерк.
У меня задрожали руки. Я осторожно вытащила коробку. В ящике лежал толстый слой пыли, чистым остался только прямоугольник — след от мирно стоявшего там все это время ларца. Видно, слуги давно внутри не протирали. А может, просто не знали, что там есть выдвижной ящик. Я сдула пыль с верхнего слоя бумаг и взялась за первую попавшуюся — аккуратно сложенный квадратик.
Это оказалось любовное письмо. Писал отец — естественно, матери.
