Меня снова затрясло — но на этот раз не от страха.
Как и раньше, он просто растаял в воздухе. И, как всегда, темный силуэт на фоне окна исчез, но его присутствие ощущалось еще долго. Когда и оно растворилось, я убрала матушкины вещи и привела комнату в порядок, чтобы скрыть следы своего посещения. Еще мне хотелось забрать серебряную косточку, но куда ее положить так, чтобы никто не заметил? Наверное, лучше ей лежать, как и прежде, в потайном ящичке в изголовье кровати. Там она пролежала несколько десятков лет, и ее никто не отыскал. Так что я положила и письма, и подвеску на место.
А закончив, пошла к себе в комнату. Именно пошла — хотя нестерпимо хотелось сорваться с места и побежать.
11
МАТУШКА
Теврил сказал: иногда Небо забирает людей. Просто съедает их — и все. Дворец построили Энефадэ, а жить в здании, которое возвели пленные боги, ненавидящие своих поработителей, опасно. Не сильно опасно, но риск всегда есть, как вы понимаете. Случаются ночи, когда луна чернеет, а звезды прячутся за облаками и камень стен перестает светиться. И Блистательный Итемпас теряет власть над дворцом. Тьма не задерживается надолго — ее владычество длится несколько часов, не более, — но пока Небо погружено в темноту, Арамери сидят по комнатам и разговаривают шепотом. А если им все же нужно выйти, идут по коридору быстро и по стеночке. И внимательно смотрят под ноги. Потому что — вот незадача! — иногда случается так, что полы расступаются под ногами неосторожных — и они проваливаются и исчезают. С концами. Их ищут, поисковые отряды обшаривают здание сверху донизу, даже заглядывают в мертвые пространства — но никогда не находят тел.
Я теперь знаю, что это чистая правда. А самое главное, я знаю, куда деваются те, кто исчез.
* * *
— Пожалуйста, расскажи мне о матери.
Это я сказала Вирейну.
Он оторвал взгляд от хитроумного прибора на столе. Догадаться, что он там конструирует, не вышло — штука выглядела как спутанный клубок металлических деталей и кожаных приводов.
— Теврил сказал, что вчера вечером отправил тебя в ее комнату, — проговорил он и поудобнее устроился на высоком стуле.
Теперь он смотрел мне в глаза. Задумчиво так.
— А что ты ищешь?
Запомним на будущее: полностью Теврилу доверять нельзя. Но это меня совсем не удивило — у управляющего свои интересы и свои трудности.
— Что я ищу? Я хочу найти правду.
— Ты не веришь Декарте?
— А ты веришь?
Он хихикнул:
— В таком случае почему ты готова поверить мне?
— В этом пакостном вонючем амнийском логове я не верю вообще никому. Но поскольку уехать я все равно не могу, приходится ползать в вашей грязище, собирая истину по крупицам.
— Ого! Хм, она тоже так любила… завернуть, хе-хе…
К моему несказанному удивлению, грубость его не оскорбила, а, напротив, пришлась по нраву. Он расплылся в улыбке — снисходительной, но улыбке.
— Но ты излишне резка. И слишком прямолинейна. Киннет умела оскорбить так, что ты понимал, кем и как тебя назвали, лишь несколько часов спустя.
— Моя матушка никого не оскорбляла просто так, без причины. Что же, интересно, ты такого сказал, что сумел добиться от нее таких слов?
Он замолчал — ненадолго, сердце всего один раз успело стукнуть, но я с удовлетворением пронаблюдала, как улыбка сползает с его лица.
— Так что ты хочешь знать? — резко спросил он.
— Почему Декарта приказал убить ее?
— Только Декарта сможет ответить на этот вопрос. Хочешь с ним побеседовать?
Хочу. Но не сейчас. А с ним и дальше попробую отвечать вопросом на вопрос — возможно, что-то и узнаю.
— А почему она вообще сюда вернулась? В ту последнюю ночь? В ту ночь, когда Декарта наконец-то понял, что она не вернется?
Он очень удивился — ожидаемо. Но я не ожидала, что удивление так быстро сменится гримасой холодной злости.
— С кем ты разговаривала? Со слугами? С Сиэем?
Иногда правда способна выбить противника из седла.
— С Нахадотом.
Он отшатнулся и поморщился, глаза гневно сузились:
— Ах вот оно что. Он тебя убьет, чтоб ты знала. Это его любимое занятие — играть в кошки-мышки с глупцами, которые считают, что могут приручить его.
— Симина…
— …не собирается его приручать. Она вполне довольна чудовищем на поводке. А последнюю дурочку, которая умудрилась в него влюбиться, он размазал по центральному двору. Вот так вот.
Воспоминания о прошедшей ночи заставили меня вздрогнуть. Я попыталась скрыть это — и не преуспела. Я как-то не подумала, что делить ложе с богом смертельно опасно. А ведь это очевидно, с другой-то стороны. Сила смертного мужчины — она же ограниченна. Выплеснулся — уснул. Даже самый опытный любовник действует во всех смыслах на ощупь — и на одну ласку, которая вскружит тебе голову до небес, придется десять таких, что вернут тебя на землю.
А Нахадот вскружит голову до небес — и там я и останусь. Хотя нет, он завлечет меня выше, в холодную безвоздушную тьму, в свои истинные владения. И там я задохнусь, и плоть моя не выдержит — или разум истает… М-да. А ведь Вирейн прав. И если это случится, я сама буду виновата.
Поэтому я улыбнулась — покаянно. Чтобы Вирейн видел, что мой страх — настоящий.
— Ну да, Нахадот, наверное, меня убьет. Если только вы, Арамери, его не опередите. Но если такой исход тебя не устраивает, можешь попробовать помочь мне. К примеру, ответить на вопрос. Вот прямо на тот, который я задала.
Вирейн долго молчал, и лицо его походило на маску, за которой, конечно, вершилась титаническая работа мысли. А потом он снова удивил меня — встал и подошел к огромному окну. Из него открывался потрясающий вид на город и на лежавшие за ним горы.
— Я не очень хорошо помню события той ночи, — наконец проговорил он. — Все-таки двадцать лет прошло. Я только приехал в Небо, сразу после окончания школы писцов.
— Прошу, расскажи все, что помнишь, — тихо сказала я.
* * *
Еще в детстве писцы изучают несколько человеческих языков и только потом приступают к изучению божественного. Это помогает им осознать, насколько язык может быть гибок и как он соотносится с мыслью, ибо во многих языках присутствуют понятия, которых нет в других, и им даже невозможно отыскать подобие. В этом и смысл божественного языка — он позволяет облечь в слова невозможное. Неизъяснимое. Именно поэтому лучшим из писцов нельзя верить.
* * *
— Той ночью шел дождь. Я помню это, потому что Небо нечасто заливает — обычно облака проходят ниже. Но Киннет вымокла до нитки — и все за те несколько мгновений, пока шла от кареты ко входу во дворец. Она шла по коридорам, а с нее капало, и за ней оставались мокрые следы.
