Но конечно, я до этого не доживу.
От этих мыслей веселье разом слетело с меня — хотя вокруг продолжали гомонить и радоваться. Теврил ухмыльнулся и схватил меня за руку:
— Ну, хватит кукситься! Смотри, как тут весело! Давай, развлекайся!
И он отпустил меня, и его тут же подхватила женщина и утащила за собой. Я лишь увидела, как мелькнула рыжая шевелюра, и он смешался с толпой.
А я осталась стоять, где стояла. Чувствуя себя обделенной и несчастной — несчастной понятно почему, а почему обделенной — непонятно. Слуги веселились, и никому не было до меня никакого дела. А я никак не могла проникнуться праздничным настроением — все-таки здесь слишком шумно и ничего не понятно. И даррцев не видно. И ведь наверняка никого из них не должны через пару деньков казнить. И совершенно точно никому из этих веселых и беззаботных людей не запихали в тело душу богини, чтобы она вот так там сидела, росла и отравляла все их мысли и чувства!
Но Теврил притащил меня сюда, честно пытаясь отвлечь от грустных мыслей, и было бы неучтиво развернуться и уйти. И я принялась высматривать тихое местечко, чтобы усесться и не мешаться под ногами. Мне попалось на глаза знакомое лицо — точнее, я почему-то решила, что оно знакомое. На пороге домика стоял юноша и смотрел на меня с приветливой улыбкой. Так, как будто мы с ним знакомы. На вид чуть старше меня, симпатичный и худенький, похож на теманца, правда, глаза не теманские, бледно-зеленые, — и тут я ахнула и решительно направилась к нему.
— Сиэй?
Он ухмыльнулся:
— Рад тебя видеть. В особенности здесь.
— Ты… такой…
Я некоторое время постояла, хлопая глазами, а потом все-таки решила — что пользы глупо таращиться? В конце концов, я прекрасно знала, что Нахадот — не единственный из Энефадэ, кто способен изменять облик.
— Так это ты сделал? — И я обвела рукой мягко светившийся над нашими головами защитный купол.
Он пожал плечами:
— Люди Теврила оказывают нам массу услуг в течение года, так что было бы нечестно не отплатить им добром за добро. И вообще, мы, рабы, должны держаться друг друга.
В голосе его сквозила горечь — прежде он так не разговаривал. Но слова прозвучали, как ни странно, утешительно — возможно, из-за моего отчаянно скверного настроения. Так что я уселась на ступеньку, на которой он стоял. И мы молча смотрели, как остальные веселятся. А потом я почувствовала, как он дотронулся до моих волос. И погладил их. И это тоже утешило меня. В любом облике он оставался прежним Сиэем.
— Они так быстро растут и меняются, — тихо проговорил он, глядя, как весело пляшут люди — музыканты старались изо всех сил. — Иногда я готов возненавидеть их за это.
Я удивилась: что это на него нашло сегодня?
— Разве не вы, боги, сотворили нас такими?
И тут он посмотрел на меня, и мне разом стало тошно и больно — такое на его лице выступило смятение. Энефа. Он говорил со мной, видя во мне Энефу.
А потом смятение исчезло, и он грустно улыбнулся:
— Прости.
Я бы хотела рассердиться, но не могла — такое печальное у него сделалось лицо.
— Я очень похожа на нее?
— Дело не в этом, — вздохнул он. — Просто иногда… ну… иногда кажется, что она только вчера умерла.
Ученые утверждают, что Война богов случилась более двух тысяч лет назад. Я отвернулась от Сиэя и тоже вздохнула — да уж, между нами пропасть. Ничего не попишешь.
— Ты не похожа на нее, — сказал он. — Совсем не похожа.
Я не хотела говорить о ней. И промолчала. Только подобрала колени к подбородку. А Сиэй снова принялся гладить меня по волосам. Словно котенка.
— Она была сдержанная. Прямо как ты. Но и все — больше никакого сходства. Она была… холоднее, чем ты. Не такая скорая на гнев — хотя такая же взрывная. И такая же свирепая — если уж злилась, так злилась. Поэтому мы ходили на цыпочках. Только бы ее не разозлить.
— Ты так говоришь, словно бы вы ее до смерти боялись.
— Естественно, мы ее до смерти боялись. Иначе и быть не могло!
Ничего не понимаю.
— Разве ты не ее сын? Точнее, она же была твоя мать!
Сиэй помолчал, обдумывая ответ. Вот она, пропасть.
— Ну… это трудно объяснить.
Ненавижу. Ненавижу эту пропасть. Я хотела перекинуть через нее мост. Но не знала как. И потому просто сказала:
— А ты постарайся.
Гладящая мои волосы рука замерла. А потом он хихикнул и с неожиданной теплотой в голосе проговорил:
— А хорошо, что ты не из тех, кто мне поклоняется. Ты бы меня довела до безумия своими просьбами.
— А ты бы, небось, наплевал на все мои молитвы, да и дело с концом, — улыбаясь, заметила я.
— Ох, безусловно наплевал бы! Но в отместку я бы мог, к примеру, запустить тебе в постель саламандру!
Я рассмеялась — неожиданно для себя. Впервые за этот день я почувствовала себя человеком. Живым человеком. Продлилось это недолго — я отсмеялась, и волшебное ощущение меня покинуло. Но все равно мне полегчало. И вдруг, повинуясь неясному побуждению, я обхватила его ноги и приникла головой к коленям. А он снова погладил меня по голове.
— Появившись на свет, я не нуждался в материнском молоке, — медленно проговорил Сиэй.
На этот раз он не врал. Просто ему было трудно подыскать нужные слова.
— Не нужно было защищать меня от опасностей. Петь колыбельные. Я слышал песни, которые звезды пели друг другу, и для миров, которые попадались мне на пути, я был большей опасностью, чем они для меня. И все же, по сравнению с Тремя, я был слаб. Я походил на них, но уступал в силе. Существенно. Именно Наха убедил ее сохранить мне жизнь и посмотреть, что из этого получится.
Я нахмурилась:
— Она… что же… хотела… убить тебя?
— Да.
Почувствовав мой ужас, он фыркнул.
— Она беспрерывно всех убивала, Йейнэ. Она — не только жизнь, но и смерть. Сумерки бывают рассветными — и вечерними. Об этом все почему-то забывают.
Я оглянулась на него. И он осторожно убрал руку от моей головы. И было что-то в этом движении — что-то такое жалкое, отдающее раскаянием и сомнением, совершенно не подходящее богу, — что я вдруг разозлилась. А ведь он все честно рассказал. Да, у богов странные и непонятные человеку отношения, но он — ребенок, а Энефа — она была его мать, и он любил ее той нерассуждающей любовью, какой любой ребенок любит мать. А она… она едва не убила его! Словно заводчик, отбраковавший непородного жеребенка…
Или как мать, избавляющаяся от опасного приплода…
Нет. Нет. Это совсем другая история.
— Что-то эта Энефа мне не нравится, — сердито прищурилась я.
