— Ты — не позволишь?..
Итемпас сжал кулаки, и я почувствовала тяжелый, опаляющий жар его мощи. На мгновение я поддалась страху — и правильно сделала. В начале времен его воля изменяла вселенную, и его мудрость и опыт многажды превосходили мои. Я даже не знала, как боги сражаются. Он не набросился на меня, но лишь потому, что понимал: он один против двух, — и только это его останавливало.
Тогда у нас есть надежда, решила я.
Нахадот, словно читая мои мысли, осуждающе покачал головой:
— Йейнэ, нет.
Глаза его превратились в черные дыры, готовые затянуть и поглотить целые миры. Он истекал жаждой мщения, она тянулась от него, как удушливый дым.
— Он убил Энефу — хотя любил ее. И он убьет тебя — а тебя он даже не любит. Мы должны уничтожить его — или погибнем сами.
М-да, какое затруднительное положение. Мне нечего делить с Итемпасом — он убил Энефу, не меня. Но Нахадот страдал тысячелетиями — и эту боль необходимо избыть. Он заслуживал того, чтобы над его врагом свершилось правосудие. И хуже того — он был прав в этом споре. Итемпас безумен, и с ума его свели ревность и страх. Безумцы не должны ходить среди здоровых — ибо они причинят вред и себе, и другим.
Но убивать его нельзя! Трое создали вселенную — и создали ее из себя. Без Троих мир погибнет.
— Мне приходит в голову лишь одно решение, — тихо сказала я.
И его нельзя назвать идеальным. Ибо я по опыту знала, как много зла и боли может причинить даже один смертный, если у него есть время и он обладает властью. Но мы должны надеяться на лучшее.
Нахадот нахмурился, прочтя в мыслях мое решение, но ненависть немного отпустила его. Да, я так и думала — он согласится. И наконец он кивнул.
Итемпас замер в неподвижности — догадался, что мы задумали. Это он изобрел язык, а мы — мы никогда не нуждались в словах.
— Я этого не потерплю!
— Потерпишь, — сказала я, и сила Нахадота слилась с моей.
Слилась легко — лишнее доказательство того, что Трое должны трудиться сообща, а не враждовать. Когда-нибудь, когда Итемпас отбудет свое наказание, мы снова станем изначальными Тремя. О, какие чудеса нам предстоит сотворить! Я буду надеяться, что это время придет.
— Ты станешь слугой, — сказал Итемпасу Нахадот.
В голосе его звучал холодный и тяжкий металл, ибо голос свершал правосудие. Я чувствовала, как реальность меняется на глазах. Мы никогда не нуждались в отдельном языке — любой бы подошел, просто кому-нибудь нужно произносить слова вслух.
— Но не одной семьи, а целого мира. Ты будешь ходить среди смертных как один из них, безвестный и никем не узнанный, и попробуешь заслужить богатство и уважение собственными делами и словами. Ты сможешь воззвать к своей силе лишь в случае великой нужды и лишь для того, чтобы помочь смертным, которых так презираешь. И ты исправишь все зло, что до сих пор творили твоим именем.
И Нахадот улыбнулся. Не жестоко — он был свободен и не нуждался более в жестокости, — но и милосердия в нем не чувствовалось.
— Полагаю, что исполнение этого условия займет приличное время.
Итемпас молчал — он не мог говорить. Слова Нахадота вцепились в него, и наша сила превратила слова в цепи, которые смертный не мог ни увидеть, ни разрубить. Итемпас сопротивлялся и даже сумел один раз ударить силой — отчаянным, яростным высверком. Но какое там… Один из Трех не мог противостоять мощи двоих. Итемпас прекрасно знал это и пользовался этим достаточно долго, чтобы теперь проявить благоразумие.
Но я не могла оставить его в таком бедственном виде. Ибо подлинное наказание служит не только делу мщения, но и ведет к исправлению преступника.
— Срок твоего заключения закончится раньше, — сказала я, и мои слова свились в кольцо и туго охватили его, — если ты познаешь настоящую любовь.
Итемпас одарил меня злобным взглядом. Вес нашей мощи не бросил его на колени, но он еле держался на ногах. И он стоял — согнувшись и весь дрожал, пламенная аура его исчезла, а на лице выступила совершенно человеческая испарина.
— Я… никогда… не стану любить тебя… — проговорил он сквозь зубы.
Я изумленно сморгнула:
— На что мне твоя любовь? Ты — чудовище, Итемпас, ты уничтожаешь все, что тебе дорого. Я вижу в тебе одиночество, и страдание я вижу — но все это дело твоих собственных рук.
Он скривился и широко раскрыл глаза. Я вздохнула, покачала головой и подошла ближе. И погладила его по щеке. От моего прикосновения он скривился еще больше, но я гладила его до тех пор, пока он не успокоился.
— Ты ведь любишь не только меня, — прошептала я. — Неужели ты не соскучился по брату?
И, как я и ожидала, Итемпас посмотрел на Нахадота. Какой тоской полнились его глаза! Питай я хоть какую-нибудь надежду, я бы попросила Нахадота присоединиться к беседе. Одно доброе слово ускорило бы исцеление Итемпаса. Но пройдут столетия, прежде чем раны Нахадота закроются и он станет способен на подобное.
Я вздохнула. Ну что ж, ничего не поделаешь. Я приложу все усилия, чтобы облегчить их боль, и попытаюсь помирить их, когда время уврачует раны обоих. В конце концов, я дала обещание.
— Когда ты будешь готов присоединиться к нам, — прошептала я Итемпасу, — я, по крайней мере, буду рада твоему возвращению.
И я поцеловала его и вложила в этот поцелуй надежду и обещание спасения. Однако изумление наше стало обоюдным — хоть лицо его и оставалось твердым, губы оказались мягкими и податливыми. И я почувствовала вкус специй и океанского бриза, и рот мой наполнился слюной, а тело — желанием. Неудивительно, что Нахадот любил его. Кстати, когда мои губы оторвались от его, он застыл с раскрытым ртом — и я поняла, что он почувствовал то же самое.
Я поглядела на Нахадота, который вздохнул с человеческой усталостью:
— Он не меняется, Йейнэ. Не может.
— Сможет, если захочет, — твердо сказала я.
— Какая же ты все-таки наивная.
Да. Наверное. Но я все равно права.
Я не отрывала взгляда от Итемпаса — хотя подошла к Нахе и взяла его за руку. А Итемпас смотрел на нас, как умирающий от жажды человек вблизи водопада. Его ждут нелегкие времена, но он сильный. Он один из нас. Когда-нибудь он снова будет с нами.
Вокруг Итемпаса сомкнулась сила — прямо как лепестки гигантского цветка. Задрожало марево переливающихся энергий. А когда оно истаяло, он выглядел как человек: волосы больше не сияли, а глаза стали просто карими. Красивый — но не совершенный. Просто человек. Он ссыпался на пол, потеряв сознание.
Дело сделано.
— Нет, — мрачно сказал Нахадот.
— Дай ему шанс, — проговорила я.
— Я уже пообещал освободить его!
— Да. Ты пообещал ему смерть. Но я могу дать ему большее.
