– Парни, на самом деле все просто! – убеждал
Сашка. – Этот мужик там, в тайге, как у себя дома, он на этом деле собаку
съел. Сейчас там полная неразбериха, государственные артели работают только в
убыток, поэтому люди зарабатывают как могут. Весной разбегаются по тайге, их и
не ловит никто – тайга большая, за всеми разве уследишь. А потом, как выйдем с
добычей, он знает, куда золото пристроить по-быстрому, чтобы при себе не
держать…
Сашка их убедил, они, как всегда, поддались его
безграничному обаянию, к тому же он заразил их своей энергией и жизнелюбием.
Снова перед ними был прежний их товарищ, заводила во всех делах, за ним Павел
готов был идти куда угодно.
Они скрепили договор крепким рукопожатием и сбрызнули
бутылкой венгерского рислинга, закусив пельменями с томатным соусом.
Вскоре Сашка познакомил их с четвертым членом экспедиции,
вернее, с первым и самым главным. Едва взглянув на сумрачного немногословного
мужика с обветренным бурым лицом, Павел понял, что этот ни на какое обаяние не
поддастся и душу никому открывать не станет даже на смертном одре.
Звали мужика Сыч – так он представился, сдавив руки Павла и
Виктора своей железной рукой с неожиданно тонкими и гибкими пальцами. И больше
ничего: ни имени, ни отчества, только Сыч – и поди догадайся, кличка это или
фамилия.
– Слушай, – спросил Павел, когда все организационные
вопросы были решены и мужик ушел, на прощание обведя всех цепким взглядом очень
светлых глаз, – а мы-то ему зачем нужны?
– Сказал, что артель его распалась, а мы ребята
здоровые, спортивные, справимся, – улыбнулся Сашка.
Павел не стал спорить – что есть, то есть, Сашка умеет
отлично стрелять и бегает, как гепард, он, Павел, играючи выжимает пудовые
гири, Витька всегда брал первые места на студенческой спартакиаде по зимним
видам спорта. Что и говорить, парни они здоровые.
Решили так, что хоть этот Сыч – темная лошадка, но в случае
конфликта их будет трое против него, а у них еще с первого курса был девиз, как
у мушкетеров: «Один за всех – и все за одного!»
В положенное время они оформили отпуск и отправились в
дальнюю дорогу. Добираться надо было сначала самолетом до города Читы, потом
рейсовым автобусом до Шилки – городишки, стоящего на одноименной реке (Шилка и
Аргунь впадают в Амур, помнил Павел из школьного курса географии).
В Шилке их должен был встретить Сыч. Еще в самолете Сашка
познакомился с парой геологов, возвращавшихся в партию, базирующуюся в районе
Шилки, их встречала машина – потрепанный «козлик». Геологи – муж с женой – были
очень похожи: светленькие, крепенькие, в одинаковых брезентовых штормовках. И
совершенно неромантичные.
Потеснились и втиснулись все в машину. Сашка всю дорогу
напевал, перебирая струны старенькой, найденной в «козле» гитары: «Шилка и
Нерчинск не страшны теперь, горная стража меня не поймала. В дебрях не тронул
прожорливый зверь, пуля стрелка миновала…»
А белобрысая геологиня смотрела на него влажными глазами,
приоткрыв рот, очевидно, ее тоже зацепило. Муж ее крепко спал, не обращая
внимания на кочки и ямы, которые водитель «козлика» преодолевал с большим
мастерством.
Сыч встретил их на автобусной станции, кивнул скупо и повел
ночевать в какой-то сарай, где брошены были на сено два старых матраца. Наутро
хозяин сарая, высокий старик, принес снаряжение. На левой руке у нег?? не
хватало двух пальцев, через всю щеку проходил криво заживший шрам.
«Не от ножа, – прошептал тогда Витька Павлу, – и
не от пули…»
Павел не ответил, ему все больше не нравилась их экспедиция.
Дальше следовало добраться на попутных машинах или как придется до
Золотореченска, а уж там – пешком в тайгу.
И начались дни, заполненные тяжелой, изнурительной работой.
Они много ходили, Сыч вел их одному ему известными тропами, приводил на мелкую
речушку или ручей и указывал, что делать. Павел научился нехитрой премудрости
быстро – промывать и промывать песок в самодельном деревянном лотке, стремясь
найти там золотые крупинки.
Тайга была рядом – высокие мрачные деревья, редкие поляны,
ледяные быстрые ручьи. Места были дикие, изредка попадалось на привале давно
остывшее кострище. Спали они в палатке, устраивали дымный костер, спасаясь от
злобного гнуса, – даже накомарники и мазь не помогали. Ночами вокруг
бродило всевозможное зверье, мелкое и крупное, утром находили следы охоты сов,
барсуков, куниц и лис. Витька отошел в сторонку по нужде – встретил медведя.
Тот сам испугался и убежал, а Витька со страху забыл, зачем пошел.
Пару раз они встречали в тайге людей. Один раз попалась
ватага таких же старателей – угрюмые дикие мужики, заросшие до самых глаз
бородами. Сыч переговорил о чем-то с их старшим, и бригады разошлись, не
перебросившись словами.
Второй раз дело обернулось хуже. Сашка вышел из палатки
ночью, и вдруг от костра метнулась к нему тень с ножом. Сашкина отличная
реакция помогла выбить нож, да еще он наподдал нападающему ногой в челюсть, так
что клацнули зубы. На крик выскочили Павел и Сыч, который прикладом ружья
успокоил второго вора, а Павел голыми руками схватил третьего и кинул его
далеко от костра, так что кости загремели.
– Что за люди? – спросил он Сыча.
Тот пожал плечами: не то беглые, не то просто бродят люди по
тайге, ищут, где что можно взять без сильного шума. Зачем выяснять, отмахались
от них – и ладно.
Понемногу они привыкли – к тяжелой работе, к вечному гнусу,
к постоянной опасности и плохой пище. Вспоминали сказки Бажова и «Угрюм-реку»,
сравнивали себя с героями Джека Лондона. Смущало одно – уж слишком ничтожен был
результат, у каждого набралось золотого песку едва ли не со спичечный коробок.
«Жилу искать надо, – говорил Сыч, – если найдем
жилу, то и фарт пойдет!»
Вечерами он думал, чертил на земле что-то наподобие карты,
смотрел на деревья. И решился.
Раньше они двигались преимущественно на юг, теперь Сыч круто
свернул к востоку. Они шли долго, целый день. Переночевали, не разбирая
вещи, – и снова в путь. Всю дорогу Сыч молчал, они тоже ничего не
спрашивали, Павел так устал, что ему было не до разговоров. Сашка посматривал
на Сыча, но до поры до времени тоже помалкивал – так они договорились еще в
Питере, в дороге Сыч командир.
На третий день даже Павлу стало ясно, что Сыч идет без
прежней уверенности, он часто останавливался, рассматривал деревья, на берегу
ручья разрывал песок и просеивал его между пальцами.
А потом они зашли в болото. До сих пор, вспоминая о том
кошмаре, Павел содрогается. Облепленные гнусом, по колено в коричневой,
отвратительно пахнущей жиже, они шли и шли за своим проводником, стараясь
только ступать след в след. В конце пути у Павла в голове не осталось никаких
мыслей – только монотонное чавканье грязи под ногами и гудение мошки.
Они выбрались. Искусанные, помятые, в мокрой и грязной
одежде они вышли из болота.
