– Можно сказать и так… – ответила Ирина
Анатольевна после продолжительной паузы. – Точнее, он мой внучатый
племянник. Но никого более близкого у меня нет. После смерти Саши, моего
племянника, сына моего единственного брата…
На этот раз Леня не стал торопить женщину, не стал задавать
ей наводящих вопросов. Он чувствовал, что ей и самой хочется поговорить, а его
вопросы могут только повредить, разбить хрупкое доверие, установившееся в этой
комнате.
– Я не виню Лену, – проговорила наконец Ирина
Анатольевна. – Когда Саша погиб, она была на третьем месяце. Ей нужно было
думать о своем будущем, о будущем ребенка. И она вышла за Виктора…
За Виктора! Все это он уже слышал от убитого Звягинцева, тот
упрекал Виктора, что он женился по расчету, из-за марки.
Маркиз закусил губу, чтобы не произнести эти слова вслух.
Ведь он не мог показать хозяйке, что знает этих людей!
– Саша уехал на заработки в Швецию. Тогда как раз сняли
кое-какие ограничения, и люди начали ездить за границу. Какой-то знакомый
позвал его в Швецию на сбор урожая. Работа довольно тяжелая, но он был крепкий,
работы не боялся, а деньги ему были очень нужны. Ведь они с Леной собирались
пожениться…
Ирина Анатольевна помолчала, видно было, что продолжать ей
трудно.
– Он прилетел из Швеции. Прошел паспортный контроль. А
что было дальше – можно только гадать. Видимо, он договорился в аэропорту с
частным водителем, сел к нему в машину… тот довез его до дома, помог поднять
вещи в квартиру, а там… там он убил Сашу. Убил его из-за привезенных из Швеции
вещей и денег… По крайней мере так мне сказали в милиции.
Женщина замолчала, лицо ее резко постарело, осунулось.
Видимо, это воспоминание и теперь, по прошествии многих лет, причиняло ей боль.
Она подошла к серванту, открыла его, достала две маленькие
рюмки и темную бутылку.
– Давайте, выпьем по капельке. – Она протянула
Лене одну из рюмок. – Это хороший французский коньяк. Мне принес его Митя…
Она поднесла к губам рюмку, выпила двумя маленькими
глотками, поставила пустую рюмку на пианино.
Маркиз подошел к ней, посмотрел с сочувствием, затем
взглянул на остальные фотографии. На одной из них был тот самый мужчина с
ямочкой на подбородке, еще одна – точно такая же, как та, что Леня нашел в
сейфе у Павла. Трое ребят и девушка… молодые, веселые, беззаботные…
– Это Саша? – спросил он, показав на первую
фотографию. – Как он удивительно похож на Митю! Точнее, Митя на него… А
это кто такие? Его друзья?
– Друзья. – Ирина Анатольевна кивнула, посмотрела
на фотографию. – Это – Лена, Митина мать… этот, с рожками, – Паша
Звягинцев, третий – Виктор Серебров… Паша иногда заходит ко мне. Виктор после
Сашиной смерти ни разу не был, но недавно вдруг зашел, вспомнил старуху… Он
очень, очень изменился, я его с трудом узнала!
– А убийцу так и не нашли?
– Нет. – Женщина помрачнела. – Вы же знаете,
какое было время… разгул преступности! В милиции мне ясно дали понять, что дело
совершенно безнадежное… глухарь, как они говорят.
– А когда это произошло? – спросил Леня, просто
чтобы не молчать.
– Я никогда не забуду этот день! – Ирина
Анатольевна сцепила руки. – Черный день календаря… дважды черный день…
– Дважды? Почему дважды?
– Двадцать второе июня… день начала войны и день смерти
моего дорогого Сашеньки…
– Двадцать второе июня? – машинально переспросил
Маркиз.
В голове у него шевельнулась какая-то мысль, но он никак не
мог ее сформулировать.
– Двадцать второе июня девяностого года… –
повторила Ирина Анатольевна. – Его самолет приземлился в восемнадцать
тридцать. Я надеялась, что уже на следующее утро его увижу, а вместо этого…
вместо этого меня привезли в морг на опознание.
Маркиз засобирался, сказал хозяйке, что должен сегодня
навестить еще двух старых актрис, и отправился домой.
Всю дорогу до дома он пытался понять, что же так взволновало
его во время разговора с Ириной Анатольевной.
Однако мелькнувшая было мысль не давалась, уходила на дно
сознания, как сорвавшаяся с крючка рыба уходит на глубину.
Дома его встретил запах чего-то удивительно вкусного.
– Лолка, что это ты приготовила? – крикнул он из
прихожей, принюхиваясь. – Никак испекла торт?
– Не торт, а ореховое печенье! – ответила его
боевая подруга, выходя из кухни и вытирая руки о передник. – Но это не для
тебя, это для Пу И. Конечно, тебе тоже немножко перепадет, если он с тобой
поделится…
– Для Пу И? – Маркиз удивленно заморгал. –
Лолка, ты что, сдурела?
– Ты что, забыл, что сегодня нашему дорогому Пу И
исполнилось три года?
Поскольку Ленино лицо выражало полную растерянность, Лола
всплеснула руками и воскликнула хорошо поставленным театральным голосом:
– Забыл! Он все забыл! И наверняка не принес ребенку
никакого подарка! Пу И, ты видишь этого человека?
Пу И вышел в прихожую, чтобы выяснить, по какому поводу
поднялся весь этот шум.
– Лолка, прекрати этот цирк! То есть театр одного
зрителя! – Леня нашарил ногой правый тапок и швырнул в угол сумку. –
Все равно я знаю, что этот монолог из какого-то спектакля… не могу только
вспомнить, из какого!
– И ни за что не вспомнишь! – воскликнула Лола с
пафосом. – У тебя вообще плохо с памятью! Если ты смог забыть день
рождения Пу И, я вообще больше ничему не удивляюсь…
– А по-моему, ты меня просто разыгрываешь, –
проговорил Леня, наклоняясь, чтобы вытащить из-под галошницы левый тапок,
который загнал туда счастливый именинник. – Ты сама выдумала этот день
рождения, просто от нечего делать…
Маркиз вовсе не сомневался в Лолиной памяти. Просто он не
хотел оставить за ней последнее слово в споре. Но на нее такое заявление
подействовало как красная тряпка на быка. Она вспыхнула, умчалась к себе в
комнату и тут же прилетела обратно, размахивая какой-то фотографией:
– Значит, я ничего не помню? Значит, по-твоему, я все
вру? А это ты видел? – И с этими словами она подсунула Лене фотографию. На
этом снимке была сама Лола в чудном светло-розовом брючном костюме. На левой
ладони у нее был какой-то меховой комочек – что-то вроде пуховки для пудры.
– И что это все значит? – пробормотал Леня,
вглядываясь в фото. – Ну, хороший костюм… тебе вообще идет розовое…
– Я не про костюм! – перебила его Лола. – Не
притворяйся еще глупее, чем ты есть! Это историческая фотография! Первая
фотография Пу И! Ему здесь всего две недели!
Теперь Леня и сам видел, что то, что он принял за пуховку,
на самом деле – крошечный песик.
– И что из этого? – Он все еще не понимал, чего
хочет от него Лола.
