На нем был изображен Виктор Серебров. Тот же человек,
который сейчас стоял перед Маркизом, трясясь от страха.
Только, разумеется, он был значительно моложе.
Хотя Серебров и сейчас выглядел неплохо, казался подтянутым
и моложавым. Если бы не этот страх, не растерянность…
Ну-ка, ну-ка…
Маркиз понял, что его так насторожило, почему он захотел
снова взглянуть на эту фотографию.
Серебров на снимке на двадцать лет моложе, но волосы у него
заметно редеют. А сейчас они достаточно густые, лежат красивой рыжеватой
волной…
Очень странно! По логике вещей, за двадцать лет он должен
был окончательно облысеть! Может быть, он сделал операцию по пересадке волос?
Или все гораздо проще?
Леня подошел к маленькому столу, за которым, фыркая в кулак,
сидела Лола. Открыл свою рабочую сумку, достал оттуда пластиковую бутылочку с
пульверизатором, вернулся к Сереброву.
– Так что – мне все снимать? – повторил тот
слабым, безжизненным голосом.
– Подождите! – Леня шагнул к нему, схватил за
воротник и вдруг брызнул жидкостью из пульверизатора под самые корни волос.
Серебров заверещал, рванулся назад, к стене, но Леня уже
ухватился за его волосы, дернул…
Рыжеватая накладка осталась у него в руке, в ярком свете
потолочных ламп блеснула лысина, а на ней – тонкий прозрачный пакетик,
приклеенный полоской пластыря.
– Безобразие, я буду жаловаться! – кричал
Серебров, вырываясь.
– Ваше право, – повторил Леня, ловко отклеив от
лысины пакетик.
В нем были две марки – оранжевая и фиолетовая.
– Так-так! – проговорил Леня, разглядывая
марки. – И как вы это объясните, гражданин Серебров?
– Это мое! – взвизгнул тот, пытаясь выхватить
пакетик у Маркиза. – Отдайте! Вы не имеете права!
– Пиши, Курочкина, – бросил Леня своей
напарнице, – попытка контрабандного провоза ценного филателистического
материала…
– Филатели… или филателе?… – переспросила Лола,
явно развлекаясь.
– Пиши – ценных марок!
Вдруг Серебров зарычал и бросился на него, сжав кулаки.
Леня не любил насилие во всех его формах и всегда старался
его избегать, но это не значит, что он не умел постоять за себя. Он отступил в
сторону, выставив вперед левую руку, и легонько ткнул Сереброва в бок. Тот
охнул, закашлялся и утратил боевой дух.
– Запиши, Курочкина, – нападение на сотрудника при
исполнении! – бросил Леня своей подруге. – Придется оставить его на
несколько минут, я должен сходить к таможенникам насчет экспертизы, а тебя не
хочу с ним оставлять – уж очень нервный тип!
* * *
Серебров удивленно проводил этих двоих взглядом.
Дверь за ними захлопнулась, и он остался в комнате один.
Под потолком противно гудели лампы, на столе валялась
раскрытая, вывернутая сумка – как распоротая тушка какого-то животного. Рядом
лежали пакетики с подозрительным порошком.
Серебров подошел к двери, подергал ее.
Разумеется, она была заперта.
Но может быть, можно что-то предприн??ть, пока не вернулся
тот черный человек?
Сереброву стало страшно, очень страшно. Почему его оставили
одного здесь, в этой комнате?
Виктор Сергеевич склонился над замком, попробовал поковырять
в нем найденным на полу гвоздиком. Без практики это оказалось безнадежным
делом.
И в это время дверь распахнулась, ударив Сереброва в лоб.
Он отскочил, охнув, и уставился на дверь.
В тесную комнатку ввалились трое здоровенных, толстых,
красномордых мужиков, похожих друг на друга, как три тамбовских окорока.
Три пары маленьких злых глазок неприязненно сверлили Виктора
Сергеевича.
– Ну, здорово, крысеныш! – проговорил один из трех
богатырей.
Он стоял посредине, как Илья Муромец на известной картине
Васнецова.
– Вы… кто?… – испуганно проблеял Серебров.
– Смерть твоя в пальто! – хохотнул
богатырь. – Шучу, шучу. Нам тебя сразу убивать ни к чему. Правда,
пацаны? – Он обернулся за поддержкой к своим коллегам. Добрыня Никитич
невразумительно хмыкнул, Алеша Попович промолчал.
– Ты, крысеныш, никак за бугор улетать собрался? –
продолжал Илья Муромец. – А ты, тварь дрожащая, не забыл, случайно, что
Шкворню деньги должен?
Вот теперь Серебров испугался по-настоящему.
Несколько лет назад он занял довольно большую сумму у одного
очень опасного человека. Тот вскоре загремел на зону, и Виктор Сергеевич решил,
что получил по своему займу внеплановую отсрочку. По его сведениям, Шкворень
вскоре должен был выйти на свободу, и это было еще одним поводом поскорее
улететь в благословенную Швейцарию…
– Вспомнил, крысеныш? – Илья Муромец широко
улыбнулся. – Вижу, что вспомнил!
– Глянь-ка, что тут на столе лежит! – подал вдруг
голос молчаливый Алеша Попович. – Никак этот крысеныш еще и порошком
приторговывает!
– Ух ты! – Илья Муромец широко улыбнулся. – А
кто тебе разрешил? Без нашей санкции? Ну, ты даешь! Ну, поехали, мы тебя с
ветерком доставим… Шкворень небось обрадуется! – Он подхватил Сереброва
одной рукой за воротник и потащил его к выходу, как кошка тащит за шкирку
своего котенка.
* * *
Маркиз подошел к двери, надавил на кнопку звонка. Мягко,
мелодично прозвенел колокольчик, и тут же за дверью раздались быстрые,
энергичные шаги, дверь распахнулась.
На пороге стоял рослый, широкоплечий парень.
Светлые, коротко стриженные волосы, голубые глаза, ямочка на
подбородке… Маркиз узнал это лицо, которое до сих пор видел только на
фотографии.
– Вы, как я понимаю, Митя?
– Да… – Парень улыбнулся. – А вы?
– Меня зовут Леонид, я знакомый Ирины Анатольевны.
– Ба, это к тебе! – крикнул Митя через плечо и
отступил, впуская Маркиза в прихожую.
За его спиной появилась хозяйка квартиры – на этот раз в
лиловой шелковой блузке, но камея под горлом та же самая, знакомая, и тот же
черепаховый гребень в волосах. Увидев Маркиза, она приветливо улыбнулась:
– Ах, это вы, Леонид! Неужели театральное общество
снова обо мне вспомнило?
– Увы, Ирина Анатольевна! – Маркиз, улыбнувшись,
развел руками. – ВТО здесь ни при чем. Но у меня для вас есть новости. Как
в известном анекдоте – одна хорошая и одна плохая… Думаю, однако, что прихожая
– не самое подходящее место…
– Конечно! Пойдемте в гостиную…
