Фред снова поворачивается ко мне. Его лицо тонет в темноте.
— Он не понимал. Люди упрямы и глупы. Они иррациональны. Они деструктивны. В том-то и суть, верно? Именно поэтому потребовалось исцеление. Чтобы люди перестали разрушать собственные жизни. Чтобы стали неспособны к этому. Понимаешь?
— Да. — Я думаю о Лине и кадрах с Дикими землями в огне. Интересно, что бы сейчас делала Лина, если бы осталась? Сопела бы в какой-нибудь пристойной кровати и встала бы завтра утром, когда солнце поднялось бы над заливом.
Фред отворачивается к окну, и в его голосе звучит сталь:
— Мы проявили слабость. Мы дали слишком много свободы и слишком много возможностей для мятежа. Это необходимо прекратить. Я не стану смотреть, как мой город, мою страну уничтожают изнутри. С этим будет покончено.
Хотя теперь между мною и Фредом с полметра, я боюсь его так же, как в тот момент, когда он схватил меня за бедро. Я никогда не видела его таким — жестким и чужим.
— Что ты собираешься делать? — спрашиваю я.
— Нам нужна система, — отвечает Фред. — Мы вознаградим тех, кто будет следовать правилам. По сути, это тог же самый принцип, что и при дрессировке собак.
Мне вспоминается та женщина на вечеринке. «Судя по ее виду, она способна нарожать целый выводок».
— И мы накажем тех, кто не подчинится. Не физически, конечно. У нас цивилизованная страна. Я намерен назначить Дугласа Финча новым министром энергии.
— Министром энергии? — переспрашиваю я. Я никогда не слышала этого термина.
Мы останавливаемся у светофора, одного из немногих, все еще работающих в центре. Фред взмахом руки указывает на него.
— Энергия не дается даром. Ее надо заслужить. Электричество тепло, свет — будет предоставлено тем, кто его заслужит.
Сперва я даже не могу сообразить, что тут можно сказать. Да, по ночам проводилось принудительное отключение электроэнергии, а в бедных районах — особенно теперь многие семьи предпочитали обходиться без посудомоечных и стиральных машин. Они слишком дороги в использовании.
Но право на электроэнергию всегда имели все.
— Но как? - в конце концов, спрашиваю я.
Фред понимает мой вопрос буквально.
— На самом деле это несложно. Электросеть уже существует, и в наше время она компьютеризирована. Все сводится к сбору информации и нескольким нажатиям кнопок. Один щелчок мышкой, чтобы включить электроэнергию, один — чтобы выключить. Финч этим всем займется. Примерно раз в полгода можно проводить пересмотр данных. Мы хотим быть справедливыми в этом вопросе. Как я уже сказал, у нас цивилизованная страна.
— Но будут бунты, — говорю я.
Фред пожимает плечами.
— Я полагаю, поначалу можно ждать некоторого сопротивления. Потому так важно, чтобы ты была на моей стороне. Послушай, как только мы привлечем нужных людей — важных людей, — все остальные подчинятся. Им придется. - Фред берет меня за руку и сжимает ее. — Они поймут, что от бунтов и сопротивления им же хуже. Нам нужна политика полной нетерпимости.
У меня голова идет кругом. Нет электричества — это значит: нет света, нет холодильников, нет электроплит. Нет обогревателей.
— А как же люди будут греться? — вырывается у меня.
Фред снисходительно смеется, словно я — щенок, только что выучивший новый трюк.
— Лето уже скоро, — говорит он. — Думаю, никто не замерзнет.
— Но что будет, когда начнутся холода? — не унимаюсь я. В Мэне зимы часто тянутся с сентября по май. В прошлом году у нас было восемьдесят дюймов снега. Я думаю про тощую Грейс с ее острыми локтями и лопатками, выпирающими, словно крылья. — Что людям делать тогда?
— Полагаю, они поймут, что свобода никого не может согреть, — произносит Фред, и я слышу в его голосе усмешку. Он снова стучит в стекло. — Как насчет музыки? Я сейчас не прочь послушать музыку. Что-нибудь жизнерадостное — как ты думаешь, Хана?
Лина
Ночь наступает быстро, и смело приходит холод.
Мы заблудились.
Мы ищем старое шоссе, которое должно привести нас к Уотербери. Пайк уверен, что мы чересчур сильно отклонились к северу. Рэйвен думает, что мы слишком далеко ушли на юг.
Мы идем по большей части наугад, используя компас и несколько старых схематических рисунков, много раз переходивших из рук в руки среди торговцев и заразных, постоянно дополнявшихся, с разбросанными то там, то сям обозначениями ориентиров: рек, раздолбанных дорог, старых разбомбленных городов, оврагов и непроходимых мест. Отравление, как и время, вещи всеобщие, не имеющие границ. Идет бесконечный процесс интерпретации схем, возвращение по собственным следам и внесении поправок.
Мы решаем остановиться, хотя Тэк и Рэйвен возражают. У меня болят плечи. Я снимаю рюкзак и сажусь, делаю большой глоток из бутылки, болтающейся у меня на поясе. Раскрасневшийся Джулиан торчит за спиной у Рэйвен, его темные волосы слиплись от пота, а куртка повязана вокруг пояса. Он заглядывает через плечо Рэйвен в карту, которую держит Тэк. Он заметно похудел.
На краю группы на рюкзаке, как и я, сидит Алекс. Корал последовала сто примеру и устроилась так, чтобы их колени соприкасались. За каких-нибудь несколько дней они сделались практически неразлучны.
Вопреки желанию, я не могу отвести взгляд от Алекса. Я не понимаю, о чем они говорят с Корал. Они говорят в пути и говорят, когда разбивают лагерь. Говорят за едой, устроившись в сторонке. При этом Алекс почти не разговаривает со всеми остальными и не обменялся ни единым словом со мной после той встречи с медведем.
Должно быть, Корал о чем-то его спросила, потому что я вижу, как Алекс кивает.
А потом на секунду они оба поднимают головы и смотрят на меня. Я поспешно отворачиваюсь. Они говорят обо мне. Так я и знала. Интересно, о чем же она его спросила?
«Ты знаешь эту девушку? Она смотрит на тебя».
«Как ты думаешь, Лина красивая?»
Я сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони, делаю глубокий вдох и прогоняю эту мысль. Алекс и его мнение обо мне не имеют никакого значения.
Пайк как раз в это время говорит:
— Я ж тебе сказал, надо идти на восток, к старой церкви. Она обозначена на карте.
— Это не церковь, — возражает Рэйвен, выхватывая у него карту. Это дерево, которое мы уже прошли, — то, расколотое молнией. И это означает, что нам надо продолжать двигаться на север.
— А я тебе говорю, что это крест...
— Почему бы нам не выслать разведчиков? — вмешивается в их спор Джулиан.
Замолчав от неожиданности, оба спорщика поворачиваются к нему. У меня начинает ныть под ложечкой, и я беззвучно взываю к нему: «Не лезь в это дело! Не говори никаких глупостей!»
