— Это нелегко.
Вторая фигура принадлежит женщине. Ее голос кажется мне знакомым.
Как только они скрываются в отдалении, Корал подталкивает меня. Нам нужно убираться из этого района, скоро здесь будут кишеть патрули. Возможно, они включат уличные фонари, чтобы легче было искать.
Надо уходить на юг. Там мы сможем перебраться обратно, в лагерь.
Мы движемся быстро, молча, держась впритирку к зданиям — отсюда легко нырнуть в переулок или в дверной проем. Меня переполняет тот же удушающий страх, который я испытывала, когда мы с Джулианом бежали по туннелям и пробирались по подземельям.
Внезапно фонари вспыхивают все разом. Как будто тени были океаном, и отлив обнажил бесплодный, изрезанный ландшафт улиц. Мы с Корал инстинктивно ныряем в темный дверной проем.
— Ч-черт! — бормочет Корал.
— Этого я и боялась, — шепчу я.
— Нам придется держаться переулков. Будем идти по самым темным местам, какие удастся найти.
Корал кивает.
Мы движемся, словно крысы. Мы перебегаем от тени к тени, прячась в укрытиях — в переулках, дверных нишах, за мусорными баками. Еще два раза мы слышим приближающийся патруль, ныряем в тень и сидим там до тех пор, пока треск радиопомех и топот не исчезают вдали.
Город изменился. Вскоре здания начинают стоять не так плотно друг к другу. Вой сирены превращается в отдаленный шум, и мы с облегчением вступаем в район, где фонари не горят. Жирная луна висит высоко в небе. У домов по обе стороны улицы вид необитаемый и одинокий, как у детей, покинутых родителями. Далеко ли мы от реки? Удалось ли Рэйвен и остальным взорвать дамбу? Должны ли мы были услышать взрыв? Я думаю о Джулиане, и меня переполняют беспокойство и раскаяние. Я слишком сурова с ним. Он делает все, что может.
— Лина! — Корал останавливается и указывает вперед. Мы идем мимо парка. В центре его расположен заглубленный амфитеатр. На мгновение мне мерещится нефть, мерцающая меж каменных лавок. Лунный свет блестит на лоснящейся темной поверхности.
Потом до меня доходит: это вода.
Театр наполовину затоплен. Слой листьев кружит по поверхности, тревожа отражения луны, звезд и деревьев. В этом есть какая-то странная красота. Я невольно делаю шаг вперед, на траву, хлюпающую у меня под ногами. Грязь с бульканьем вырывается из-под ботинок.
Пиппа была права. Реку перегородили дамбой и в результате затопили некоторые районы центра. Значит, мы сейчас в одном из тех районов, откуда всех эвакуировали после протестных выступлений.
— Пошли к стене, — говорю я. — Там наверняка можно будет перебраться без проблем.
Мы идем дальше по окраине парка. Вокруг царит тишина, глубокая, полная и успокаивающая. Теперь я чувствую себя хорошо. Мы справились с заданием. Мы сделали то, что должны были сделать, — и если нам хоть немного повезло, остальные части плана тоже воплощены.
В одном из уголков парка мы обнаруживаем небольшую каменную ротонду в окружении темных деревьев. Если бы не одинокий, старомодный фонарь на углу, я бы не заметила девушку на каменной скамье.
Она сидит, уткнувшись лицом в колени, но я узнаю длинные волосы и заляпанные грязью фиолетовые теннисные туфли. Ла.
Корал замечает ее одновременно со мной.
— Это разве не?.. — начинает было она, но я уже пускаюсь бежать.
— Ла! — кричу я.
Ла испуганно вскидывает голову. Должно быть, она не сразу узнает меня. На мгновение ее лицо делается бледным и перепуганным. Я присаживаюсь перед ней и кладу руки на плечи.
— Что с тобой? — выдыхаю я. — Где остальные? Что-то случилось?
— Я... — Ла умолкает и качает головой.
— Ты не ранена? — Я выпрямлюсь, не убирая рук с ее плеч. Я не вижу крови, но чувствую, что Ла дрожит. Она открывает рот и снова закрывает его. Глаза у нее широко распахнутые и пустые.
— Ла! Ну, скажи же!
Я касаюсь ее лица, слегка встряхиваю Ла, чтобы вывести из этого состояния. И при этом мои пальцы случайно соскальзывают за ее левое ухо.
У меня останавливается сердце. Ла вскрикивает и отдергивается. Но я крепко держу ее за шею. Теперь она брыкается и извивается, пытаясь вырваться из моей хватки.
— Прочь от меня! — шипит она.
Я ничего не говорю. Не могу. Все мои силы сейчас вложены в руки, в пальцы. Ла сильна, но я застала ее врасплох, и мне удается рывком вздернуть ее на ноги и прижать спиной к каменной колонне. Я зажимаю ее шею в сгибе локтя, вынуждая кашляющую Ла повернуться влево.
Я смутно осознаю слова Корал:
— Лина, ты что такое делаешь?!
Я отбрасываю волосы Ла с ее лица, и открывается ее шея, белая и красивая.
Я вижу лихорадочное биение ее пульса — точно под аккуратным трехзубым шрамом на шее.
Метка процедуры. Настоящая.
Ла исцелена.
Последние несколько недель проходят передо мной: спокойствие Ла, перемены в ее характере. То, что она отрастила длинные волосы и каждый день старательно зачесывала их наперед.
— Когда? — хриплю я. Я все еще держу ее горло в захвате. Что-то черное и древнее поднимается во мне. — Предательница!
— Отпусти! — тяжело дыша, требует Ла. Ее левый глаз закатывается назад, чтобы взглянуть на меня.
— Когда? — повторяю я и слегка придавливаю горло. Ла вскрикивает.
— Ладно, ладно! — говорит она, и я немного ослабляю давление. Но продолжаю прижимать Ла к камню. — Декабрь, — хрипит она. — Балтимор.
У меня голова идет кругом. Ну конечно. Это именно Ла я слышала немного раньше. Слова регулятора предстают передо мной в новом, ужасном значении: «Не представляю, как ты так долго живешь среди этой мерзости...» И ее ответ: «Это нелегко».
— Почему? — выдавливаю я. Ла не торопится отвечать, и я снова стискиваю ее. — Почему?
Ла начинает говорить, хрипло и безудержно:
— Они были правы, Лина. Теперь я это знаю. Подумай обо всех тех людях в лагере, в Диких землях они словно животные. Это не счастье.
— Это свобода, — говорю я.
— Да ну? — Глаз Ла огромен. Зрачок расплылся на всю радужку. — Ты свободна, Лина? Это та жизнь, которой ты желала?
Я не могу ответить.
Гнев — словно вязкий темный ил, словно приливная волна, поднимающаяся в моей груди и в горле.
Голос Ла переходит во вкрадчивый шепот, подобный шуршанию змеи в траве:
— Лина, еще не поздно. Не важно, что ты сделала на другой стороне. Мы сотрем это, мы начнем с чистого листа. В этом вся суть. Мы можем убрать это все: прошлое, боль, всю твою борьбу с трудностями. Ты можешь начать сначала.
Секунду мы смотрим друг на друга. Ла тяжело дышит.
