Я настолько испугана, что останавливаюсь, как вкопанная.
— Что за черт?
Макс идет позади меня и успевает уклониться от столкновения лишь в последнее мгновение.
— Новое сооружение, — говорит он. — Усиление пограничного контроля. Усиление контроля повсюду. Из Портленда делают образец. — Макс качает головой и что-то бормочет себе под нос.
От этой картины — зрелища свежевозведенной стены — мое сердце начинает лихорадочно стучать. Я покинула Портленд меньше года назад, но он уже изменился. Мне становится страшно, что за стеной все тоже стало совершенно другим. Возможно, я не узнаю ни одной улицы. Возможно, я даже не сумею найти дорогу к дому тети Кэрол.
Возможно, я не смогу отыскать Грейс.
Я невольно беспокоюсь и о Хане тоже. Где, интересно, она будет, когда мы хлынем в Портленд? Мы, изгнанные дети, блудные сыновья — мы подобны ангелам, описанным в Руководстве «ББс», тем самым, которых сбросили на землю за то, что они дали убежище болезни, которые были изгнаны разгневанным богом.
Но я напоминаю себе, что моей Ханы — той Ханы, которую я знала и любила, — больше нет.
— Мне это не нравится, — говорю я.
Макс оборачивается, чтобы взглянуть на меня, и уголок его губ приподнимается в усмешке.
— Не переживай, — говорит он. — Оно тут долго не простоит.
Итак — новые взрывы. В этом есть свой смысл. Нам нужно каким-то образом провести в Портленд много людей.
Высокий, пронзительный свист разрывает утреннюю тишину. Бист. Они с Пиппой сегодня утром отправились в дозор, осмотреть окрестности города, выискивая других заразных, лагерь или хоумстид. Мы поворачиваем на юг. Мы идем с середины ночи, но теперь нас переполняет новая энергия, и мы движемся быстрее, чем ночью.
Деревья расступаются, и мы оказываемся на краю большого расчищенного участка леса. Растительность тщательно подстрижена, и длинная ухоженная аллея тянется на четверть мили. На этом участке расположены трейлеры — вместо колес они стоят на шлакобетонных блоках и бетонных глыбах, — а вместе с ними кузова грузовых автомобилей, палатки и одеяла, повешенные на ветки деревьев и образующие навесы. По лагерю уже бродят люди, и в воздухе пахнет дымом костра.
Бист с Пиппой стоят чуть в стороне и разговаривают с высоким русоволосым мужчиной у одного из трейлеров.
Рэйвен с моей матерью начинают выгонять группу на открытое место. Я остаюсь стоять на месте, словно корни пустила. Джулиан, осознав, что я не иду с группой, возвращается обратно ко мне.
— Что такое? — спрашивает он. Глаза у него красные. Он делает больше любого другого: ходит в разведку, ищет еду, стоит на страже, пока остальные спят.
— Я... я знаю, где мы, — отвечаю я. — Я раньше тут бывала.
Я не добавляю: «С Алексом». Мне этого не требуется. У Джулиана вспыхивают глаза.
— Пойдем, — говорит он. Тон у него натянутый, но он берет меня за руку. Ладони у него сделались мозолистыми, но прикосновение осталось все таким же нежным.
Я машинально оглядываю строй трейлеров, пытаясь вычислить, какой из них Алекс назвал тогда своим. Но тот визит происходил прошлым летом, в темноте, и я была перепугана. Я не помню никаких примет этого трейлера, кроме складывающейся крыши из непромокаемого брезента, а с того места, где я стояла, это не разглядеть.
Я чувствую всплеск надежды. Может быть, Алекс здесь. Может быть, он вернулся в знакомые края.
Русоволосый мужчина разговаривает с Пиппой.
— Вы пришли очень вовремя, — говорит он. Он намного старше, чем казалось издалека, — ему самое меньшее за сорок, — хотя шея у него безупречная. Он явно не провел хоть сколько-нибудь существенного времени в Зомбиленде. — Час икс завтра в полдень.
— Завтра?! — переспрашивает Пиппа. Они с Тэком переглядываются. Джулиан сжимает мою руку. Меня охватывает беспокойство. — Почему так скоро? Если бы у нас было больше времени на то, чтобы составить план...
— И больше времени подкормиться, — вмешивается Рэйвен. — Половина наших людей практически умирают от голода. Из них не выйдет хороших бойцов.
Русоволосый мужчина разводит руками.
— Это не я решал. Мы согласовываем действия с друзьями на той стороне. Завтра — лучший шанс на прорыв. Завтра значительная часть службы безопасности будет занята. Завтра в лабораториях общественное мероприятие. Их снимут с периметра, чтобы охранять его.
Пиппа трет глаза и вздыхает. К разговору подключается моя мать:
— Кто пойдет первым?
— Мы еще работаем над деталями, — отвечает мужчина. — Мы не знаем, дошло ли наше сообщение до сопротивления. Не знаем, можем ли мы надеяться хоть на какую-то помощь.
Когда он обращается к моей матери, его манера держаться сильно изменяется: он говорит более официально и более почтительно. Я вижу, как его взгляд скользит по татуировке на ее шее, той самой, что выдает в ней бывшего узника Крипты. Он, очевидно, знает, что это означает, хотя и не жил в Портленде.
— Теперь у вас есть помощь, — говорит моя мать.
Русоволосый мужчина окидывает взглядом нашу группу. Все новые и новые люди выходят из леса на расчищенную территорию, сбиваясь в кучу в неярком утреннем свете. Он слегка вздыхает, словно лишь сейчас осознал нашу численность.
— Сколько вас здесь? — спрашивает он.
Рэйвен улыбается во все тридцать два зуба.
— Достаточно, — говорит она.
Хана
Дом Харгроувов сияет огнями. Когда наша машина сворачивает на подъездную дорожку, у меня возникает ощущение, будто это огромный корабль сел на мель. Во всех до единого окнах горит свет. Между деревьями во дворе натянуты миниатюрные гирлянды, светящиеся белым, и ими же украшен гребень крыши.
Конечно, свет не имеет никакого отношения к празднику. Это — демонстрация могущества. Мы будем владеть энергией, контролировать ее, обладать ею и даже тратить впустую, — а другие будут чахнуть в темноте, исходить потом летом и коченеть, как только похолодает.
— Правда, чудесно, Хана? — произносит моя мать, когда из темноты возникают слуги в темных костюмах и открывают дверцы машины. Они отступают и ждут нас, скрестив руки на груди — почтительно и безмолвно. Вероятно, работа Фреда. Я думаю о его пальцах, сжимающих мое горло. «Ты научишься сидеть, когда я отдаю команду...»
И о монотонном голосе Кассандры, о вялой покорности в ее голосе. «Он травил кошек, когда был маленький. Ему нравилось смотреть, как они умирают».
— Чудесно, — эхом отзываюсь я.
Мать поворачивается ко мне — она как раз выставила ноги из машины — и слегка хмурится.
— Ты сегодня вечером какая-то слишком тихая.
— Устала, — отзываюсь я.
