— Иди, — говорит он.
И я иду. Грейс приостановилась, чтоб подождать меня, и я беру ее за худенькую ручку и вскоре обнаруживаю, что мы бежим: бежим сквозь солнце, сквозь не развеявшийся еще дым, сквозь траву на берегу, превратившемся в кладбище, а солнце продолжает бесстрастно плыть по небу, и небо отражается в воде.
Когда мы добегаем до стены, я замечаю Хантера и Брэма, стоящих бок о бок, смуглых, вспотевших, крушащих бетон обрезками труб. Я вижу Пиппу, взобравшуюся на уцелевший участок стены и размахивающую ярко-зеленой рубашкой, словно знаменем. Я вижу Корал: яростная и прекрасная, она, то появляется, то исчезает из вида, а толпа бурлит вокруг нее. В нескольких футах от Корал работает молотком моя мать, она машет им легко и изящно, словно танцует, — эта суровая, мускулистая женщина, которой я почти не знаю, женщина, которую я люблю всю свою жизнь. Она жива. Мы живы. Она встретится с Грейс.
Я вижу и Джулиана. Он без рубашки, вспотевший, балансирует на груде щебня, бьет по стене прикладом винтовки, так что обломки и белая пыль летят на тех, кто внизу. Солнце заставляет его волосы сиять, словно круг светлого пламени, касается его плеч белыми крыльями.
На мгновение меня переполняет горе — из-за того, что все изменилось и мы никогда не сможем вернуться к прошлому. Я больше ни в чем не уверена. Я не знаю, что будет со мной, с Алексом, с Джулианом, с любым из нас.
— Лина, пойдем! — дергает меня за руку Грейс.
Но суть не в знании. Суть в том, чтобы просто идти вперед. Исцеленные хотят знать. Мы же вместо этого выбрали веру. Я просила Грейс поверить мне. Мы тоже должны поверить — что конец света не случился, что завтрашний день настанет и что правда восторжествует.
Мне вспоминаются старые, запрещенные строки из текста, который как-то раз показала мне Рэйвен: «Кто прыгает — может упасть, но может и взлететь». Пришел час прыгнуть.
— Пойдем, — говорю я Грейс и позволяю ей вести меня к людскому морю, крепко сжимая ее ладошку. Мы пробираемся через радостную толчею, прокладываем себе путь к стене. Грейс взбирается на груду из обломков досок и кусков разбитого бетона, а я неуклюже лезу за ней следом, пока не оказываюсь рядом. Грейс кричит — я никогда не слышала, чтобы она так громко кричала, — невнятный вопль радости и свободы, и я ловлю себя на том, что подхватываю его, и мы начинаем вместе выковыривать куски бетона, и на наших глазах граница исчезает, и за ней возникает новый мир.
Сносите стены.
В конце концов, именно в этом суть. Вы не знаете, что произойдет, если вы снесете стену. Вы не можете заглянуть через нее, не можете узнать, что это принесет — свободу или гибель, развязку или хаос. Это может быть рай, а может — крушение.
Сносите стены.
Иначе вам придется жить в тесноте, в страхе, возводя баррикады против неизведанного, вознося молитвы против тьмы, читая стихи страха и напряженности.
Иначе вы никогда не познаете ада — но никогда и не обретете царствие небесное. Вы никогда не вдохнете свежего воздуха и не изведаете полета.
Все вы, где бы вы ни были — в ваших великолепных городах и захолустных городишках. Ищите, где твердо, найдите звенья металла и щель, обломки камня, заполняющие ваш желудок. И тяните, тяните, тяните.
Я заключу с вами договор: я буду это делать, если это будете делать вы, отныне и навеки.
Сносите стены.
