— Еще слишком рано! — запротестовал Филипп, которому только что привезли три купленных им великолепных фландрских гобелена, и он мечтал, как повесит их в галерее, где красовались его любимые произведения искусства. — Замок будет трудно прогреть.
— Может, конечно, рановато, но зато там так чудесно! И потом, там вы будете в собственном доме, не то что здесь... — прибавил шевалье де Лоррен, который взялся вести переговоры с Филиппом от имени всех миньонов.
— Что ты имеешь в виду, шевалье?
— Да ничего особенного, — пренебрежительно дернул плечом избранный фаворит. — Этот дворец как был, так и остался собственностью короля, и Его величество будет напоминать вам об этом всякий раз, когда приедет переспать с какой-нибудь из фрейлин Ее королевского высочества, а вы вдруг выкажете недовольство. И не думайте, что де ла Рейни, преданный слуга короля, помедлит хоть секунду, если после нелепых россказней колдунов ему взбредет в голову арестовать кого-нибудь из нас!
— Ну, положим, вы сильно преувеличиваете, — рассеянно обронил Филипп, не в силах думать ни о чем другом, кроме чудесных гобеленов.
— Не вижу никаких преувеличений. Если мерзкие судейские крючкотворы посмели посягнуть на мою кузину, герцогиню Бульонскую, то никто из ее родственников не может чувствовать себя в безопасности. А поскольку в голову этим надутым индюкам может прийти самое невообразимое, я прошу позволения оставить на некоторое время Ваше королевское высочество.
— Ну, уж не-е-е-е-т, — жалобно протянул Филипп. — А куда это ты надумал ехать, позволь узнать?
— К своим. В Лотарингию. И заберу с собой д'Эффиа. Слишком много было болтовни и слухов, когда произошло то печальное событие.
— Но я же не поверил никаким слухам. Разве вам обоим этого недостаточно? — так же жалобно продолжал Филипп, готовый чуть ли не расплакаться.
— Ваше Высочество, было бы благоразумно, если бы вы, вместо того чтобы капризничать, изволили бы согласиться и покинули Пале-Рояль. Вы же знаете, как мил бывает д'Эффиа в путешествиях, лучшего спутника и пожелать нельзя... Нам всем троим хватило бы одной комнаты, и мы...
— Хватит, хватит, — оборвал его Филипп. — Я согласен. Возьми на себя подготовку к отъезду. А я пойду предупрежу герцогиню.
— Неужели это так необходимо? Ни ей, ни ее окружению нечего опасаться новых судей.
— Дело не в этом. Она может прийти в дурное настроение, если узнает, что я намерен уехать и оставить ее здесь. Она ведь терпеть не может Париж и обожает Сен-Клу.
Надо сказать, он был недалек от истины. Лизелотта в самом деле обожала очаровательный новый дворец, который ее супруг недавно воздвиг на берегу Сены. Но она ценила и торжественное убранство Пале-Рояля, а главное, дорожила близостью оперного театра, и, хотя иногда слишком громкое пение расстраивало ее сон, она, как истинная немка, благоговела перед музыкой. Зато все, что окружало Пале-Рояль и Оперный театр, то есть сам город, она терпеть не могла. Она считала Париж грязным, вонючим и... непредсказуемым. Герцогиню обрадовало решение супруга о переезде, она с готовностью решила присоединиться к нему. Зато фрейлин и придворных дам предстоящий отъезд совсем не обрадовал. Герцогиня де Вентадур, первая статс-дама, с большой печалью думала о том, что ей придется покинуть удобный и теплый парижский дом и переселиться в летнюю резиденцию, несомненно, очаровательную, но с такими ужасными дымящими каминами... Даже верная Лидия де Теобон скорчила недовольную гримаску, но ничего не сказала, а лишь вздохнула. Шарлотта подумала, что у Лидии, должно быть, есть в Париже возлюбленный — эта догадка объясняла ее ночные исчезновения, а Сен-Клу, конечно, слишком далек для частых свиданий. В скором времени Шарлотта узнала, что прелестная Лидия в прошлом году тайно обвенчалась с графом де Бевроном, капитаном гвардии герцога. И в Сен-Клу молодые муж и жена хоть и могли по-прежнему видеться днем, однако с ночными свиданиями дело обстояло куда затруднительнее. Зато для Шарлотты переезд не сулил никаких неудобств и даже, наоборот, обещал кое-какие радости. В Сен-Клу она будет гораздо ближе к любимой тете. Графиня Клер после первого письма больше ни разу не написала ей, и Шарлотта ничего о ней не знала. Графиня не писала, потому что таков был их уговор — обе боялись, как бы письма не затерялись в дороге или кто-то не перехватил бы их. Если бы произошло что-то в самом деле важное или значительное, Шарлотту известила бы об этом сама герцогиня Орлеанская.
Поэтому в день отъезда, ясный и солнечный, Шарлотта, усевшись в карету рядом с Лидией, чувствовала возбуждение и радостное любопытство. Еще бы! Она увидит Сен-Клу, о котором наслушалась столько удивительного!
И Сен-Клу действительно не разочаровал Шарлотту.
Большой замок, или маленький дворец Сен-Клу, был похож на игрушку. Он возвышался на обширной площадке, от которой ступенями вниз до самой Сены спускался великолепный парк с партерами, похожими на цветные вышивки, с голубыми водоемами и серебристыми фонтанами. Фоном для задней стены замка служил темный густой лес, и весь комплекс походил на волшебное сновидение. В лучах светлого солнца, парк в весенней зеленой дымке и причудливый замок казались ожившей сказкой. Шарлотта, когда они въехали в этот райский уголок, за высокую золоченую ограду, охраняемую усатыми ангелами в красной форме с золотым шитьем, не могла удержаться от восторга. Всплеснув руками, она воскликнула:
— Да это же чудо какое-то! Я как будто во сне!
— Спать тут можно будет разве что через месяц, когда от жаркой погоды прогреются внутренние покои, — ворчливо заметила мадемуазель де Теобон, горюющая о Пале-Рояле. — Лучше восхищаться добротными каминами старых замков, таких, как Сен-Жермен или наш дорогой Пале-Рояль.
— Неужели здесь нет каминов?
— Есть, конечно, но они украшены такими великолепными изразцами и представляют собой столь изысканные произведения искусства, что в них редко осмеливаются разводить огонь. К тому же в них очень плохая тяга.
— Подождите горевать, что-то еще ждет нас в Версале! — насмешливо вставила Жанна Дезадре. — Подумайте, что с нами будет, когда через несколько лет король переведет туда правительство, двор и... нас с вами тоже. Версальский дворец великолепен, изумителен, спору нет, но натопить его по-человечески невозможно, я уж не говорю о постоянных сквозняках. А король, похоже, обожает сквозняки и открытые окна. Даже зимой! Вот тогда-то мы и поплачем вдосталь о Париже.
Шарлотта, к счастью, не отличалась зябкостью — жизнь в монастыре не поощряла любви к теплу — поэтому сетования своих подруг она слушала молча, находясь во власти непреходящего восхищения. Внутри дворец оказался еще прекраснее, чем снаружи, что делало честь вкусу Филиппа Орлеанского и его страсти к коллекционированию. Глаза разбегались, не зная, на чем остановиться, — можно было часами любоваться мраморными статуями, гобеленами, коврами, шелковой и парчовой обивкой стен, китайским фарфором, хрустальными люстрами и жирандолями
[25]
, зеркалами в золоченых рамах, отделкой из лака, лазурита, черепахи, узорными вазами и тысячью других удивительных сокровищ. Какой тут только мебели не было! Из серебра, из серебра с позолотой, из черного, красного и прочих драгоценных и редких пород деревьев. Кладовые были переполнены различными предметами, и домоправитель мог менять обстановку в зависимости от времени года и капризов своего господина. Однако, по словам де Теобон, все бесценные сокровища были помещены в трех комнатах, смежных с покоями герцога. В первой висели изумительной красоты картины — Тициан, Веронезе, Ван Дейк и многие другие. Вторая радовала глаз чудесной керамикой и статуэтками из кости, из полудрагоценных камней, из горного хрусталя, привезенными с Дальнего Востока, из Персии и Индии. В третьей хранились любимые драгоценности герцога Филиппа, но увидеть этот удивительный музей можно было, только если сам хозяин желал показать свои сокровища.
