Герцогиня Елизавета с улыбкой наблюдала за новой молоденькой фрейлиной, а та без устали восхищалась чудесами сказочного дворца. Прошло столько лет, а герцогиня все еще помнила, как ее, принцессу маленького немецкого княжества, привыкшую радоваться красоте природы, поразила роскошь двора «короля-солнца». Однако пристрастие к роскоши Людовика и его придворных не помешало ей жить так, как нравилось ей самой: герцогиня Орлеанская надевала тяжелые парчовые платья и драгоценности лишь в тех случаях, когда этого требовал придворный этикет и, нарушив его, она могла навлечь на себя королевскую немилость.
— Очень скоро вы привыкнете ко всем этим чудесам, милая девочка, — с улыбкой сказала она Шарлотте. — Я, например, быстро привыкла.
— Это потому, что Ваше королевское высочество родились принцессой.
— Быть принцессой в городе Гейдельберге и здесь, во Франции, совершенно разные вещи. Но не буду отрицать, что у нас в Сен-Клу есть немало сокровищ, которые удивят любого. К сожалению, они поразили даже короля.
— Но почему же к сожалению? Неужели ему не понравился этот чудесный дворец? Мы только что осмотрели покои, отведенные Его королевскому величеству, и...
— Конечно, дворец ему понравился, но он себя чувствовал здесь не совсем в своей тарелке. Его королевское величество не любит, когда кто-то превосходит его в роскоши. Прошлым летом, когда герцог, закончив все работы в Сен-Клу, пригласил своего брата посетить вновь отстроенный дворец, Его величество изволили оказать нам эту честь, но мы не удостоились ни единой похвалы. Только мне сир сказал несколько слов, осмотрев росписи большой галереи с двадцатью шестью окнами. Над ней работал Миньяр
[26]
, и король в первый раз увидел творение этого художника. Так вот, он с недовольным видом, поджав губы, процедил: «Мне бы очень хотелось, мадам, чтобы росписи моей галереи в Версале были столь же прекрасны, как эти». Все три дня, что он у нас пробыл, он даже не старался скрыть своего раздражения.
— Ну, что ж тут поделаешь! Главное, любит ли хозяйка дома свой замок?
— О да! Признаюсь, что я очень привязана к Сен-Клу. Несмотря даже на то что мне запрещено охотиться в том прекрасном лесу, что позади замка. В противоположность своему брату, герцог Орлеанский терпеть не может охоту и даже издал официальный указ, запрещающий убивать любых животных на его землях. Он любит зверей, цветы, деревья, природные водоемы, леса, сады... Подумать только, чтобы Бурбон не охотился! Кто и когда такое видел?!
Дружеский тон герцогини Елизаветы придал Шарлотте мужества, и она откровенно высказала то, что думала:
— А мне кажется, это правильно. Похоже на то, что герцог хочет устроить рай на земле, а ведь Адам и Ева там не охотились. Не правда ли? Или я ошибаюсь?
— Вы-то не ошибаетесь, а они совершили ошибку, не охотясь. Убили бы проклятого змия, и нас бы на этой земле не было. Что, быть может, было бы даже огорчительно...
Хотя во дворце Сен-Клу было действительно весьма прохладно — череда жарких дней вскоре устранит это неудобство, — Шарлотта нашла, что жить здесь гораздо приятнее, чем в Пале-Рояле, где никогда нельзя было быть уверенной, что ночь пройдет спокойно. В Париже днем и ночью кипела жизнь, а вокруг Пале-Рояля она просто бурлила, поскольку дворец находился в самом центре города. Разве что студенческий квартал, расположенный на горе Святой Женевьевы, мог состязаться в оживленности с Пале-Роялем. Зато в Сен-Клу кроме балов и концертов жизнь разнообразила и украшала еще и природа, утро здесь начиналось с пения птиц. Было и еще одно отличие сельской жизни от городской: кавалеры герцога и фрейлины герцогини встречались здесь гораздо чаще. Вот и Шарлотта теперь гораздо чаще видела молодого человека, которого про себя называла «юношей с васильковыми бантами».
Хотя встречались они довольно часто, но до разговоров дело пока не доходило. В первые дни, сразу после переезда в Сен-Клу, Адемар де Сен-Форжа, который, судя по всему, тоже любил прогулки по парку, торопился свернуть в сторону, как только издалека замечал Шарлотту, словно адрес гадалки Вуазен, переданный ей, был чем-то вроде постыдной тайны. При этом у него был такой испуганный вид, что Шарлотта не могла удержаться от смеха. Вот она и приветствовала его невольной веселой улыбкой и легким реверансом.
Настал май, и однажды ясным весенним утром, когда птицы особенно громко щебетали свои песни, а цветы пахли удивительно сладко, произошло знаменательное событие...
Часов в одиннадцать утра во дворце все переполошились, услышав военные команды и пронзительные звуки трубы. Телохранители герцога поторопились во двор, а в доме, все, кто мог, прильнули к окнам. Карета, окруженная всадниками в черном, галопом въехала за позолоченную ограду и подкатила к главному крыльцу. Вышли из нее двое мужчин: первым испанский гранд — ошибиться было невозможно: невообразимая спесь, богатые черные одежды, черная же шляпа с черными перьями и висящий на массивной золотой цепи орден Золотого руна — перегнутый пополам мифический барашек. За грандом следовал его секретарь, обхватив огромный портфель и стараясь изо всех сил задрать нос не ниже своего господина... Имя прибывшего гостя, доверенное мажордому, молнией облетело вестибюль, парадную лестницу, гостиные и достигло покоев герцога Филиппа.
— Его высочество, маркиз де Лос Бальбасес, посол Его католического величества короля Испании Карлоса II!
К счастью, важная персона передвигалась с той особой торжественной неспешностью, которая только одна и могла соответствовать ее высокому титулу. Почему к счастью? Да потому что Филиппа в покоях не оказалось, он собственноручно кормил хлебными крошками карпов в бассейне под названием «Подкова». Однако за то время, пока посол дошел до дверей, ведущих в его покои, он успел вернуться, переменить парик, надеть шляпу с лазурными перьями и украсить руки, затянутые в перчатки, несколькими кольцами с бриллиантами. Он встретил гостя, последовали взаимные церемонные поклоны, и створки дверей кабинета затворились за государственными мужами. Молчаливое ожидание, которое всем и всегда дается нелегко, окутало дворец. И вот с той же важностью посол проделал обратный путь, сел в карету и уехал, а герцог Орлеанский послал графа де Беврона за своей старшей дочерью.
Шарлотта не видела ни кареты, ни посла. Как только герцогиня завершила утренний туалет, она взяла книгу и отправилась, по своему обыкновению, в парк, где успела облюбовать себе местечко для чтения в самом дальнем его уголке, неподалеку от фонаря Демосфена. Местечко и самом деле было чудесное — тихое, с необыкновенно живописным видом на Сену. Она, конечно, слышала голоса, шум, непривычное оживление, но не сочла нужным бежать во дворец: она была слишком незначительной персоной, чтобы кто-то заметил ее отсутствие. Усевшись поудобнее под деревом, Шарлотта увлеклась чтением.
Но она наслаждалась им недолго: кто-то стремительно бежал по дорожке. Шарлотта подняла глаза. К ней приближалось легкое розовое облако, обрамленное развевающимися темными волосами. Навстречу ей, высоко подняв шелковые юбки, мчалась какая-то девушка. Она была уже в двух шагах от Шарлотты: глаза ее были зажмурены, и она уже не могла сдерживать раздирающих душу рыданий, которые становились все громче. Ни секунды не размышляя, Шарлотта бросилась вслед за девушкой. Если не остановить ее, бедняжку, то она со всего размаху влетит прямо в фонарь. Шарлотта торопилась, боясь не успеть.
