С того дня, как кортеж королевы покинул Фонтенбло, прошло ни много ни мало шесть месяцев. Переезд от Франции до Байоны был сплошным празднеством: каждый город устраивал в честь королевы и ее свиты торжественный прием, парадный обед или ужин, на которых произносились длинные цветистые речи. Шарлотта, подчинившись неизбежности, уже не печалилась и не тосковала, а наблюдала за происходящим, стараясь узнать и понять незнакомую страну и ее обитателей. Да и о чем ей было печалиться? По справедливым словам ее тети, каждый поворот колеса отдалял ее от материнской ненависти, а сама она находилась в том возрасте, когда каждый день радует хоть каким-нибудь, да открытием. При том условии, разумеется, что природа одарила цветущую молодость еще и умом и проницательностью. Шарлотта не пренебрегала и возможностью жить жизнью сердца, с каждым днем все более привязываясь к юной королеве. А будучи вдобавок любознательной, она наслаждалась — особенно поначалу — всем новым и неожиданным, что видела вокруг себя.
Бургос, город, бывший в старину столицей королевства, очаровал Шарлотту. В нем король ожидал королеву и впервые должен был с ней встретиться. Весело сияло солнце, покрывая позолотой темные камни древнего города, проникая в глубину узких, тесных улочек, запруженных улыбающимися горожанами, которые пришли в восторг от красоты своей новой королевы. А она, следуя местной традиции, сменила карету на иноходца, и ехала по узеньким извилистым улочкам на белоснежном скакуне в пурпурной, расшитой серебром попоне, и впервые искренне и радостно улыбалась, растроганная горячим приемом испанцев. По совету маркиза де Виллара, французского посла, встретившего ее на границе вместе с первым министром герцогом де Медина Каэлья, она облачилась в платье, сшитое по испанской моде, — ее наряд из алого бархата с золотым шитьем и с высоким крахмальным воротником показался бы старомодным любой француженке, но так подходил точеной шейке Марии-Луизы, демонстрируя и подчеркивая красоту ее изящной темноволосой головки в небольшой шляпе, отделанной бриллиантами.
Сознавая, что она чарующе хороша, Мария-Луиза улыбалась всем — простым горожанам, нищим, монахам, ремесленникам, торговцам и шлюхам, которых солдатам приходилось отгонять пиками, ведь они так и норовили броситься под копыта лошади, лишь бы прикоснуться рукой к королеве. Во всех церквях звонили колокола, и, растревоженные звоном, взмывали в синее небо белые голуби. На ступеньках великолепного готического собора стоял епископ в окружении клира в торжественном облачении, а ниже, выделяясь особенно ярко на фоне светлых риз, темнела одинокая фигура — Его величество король!
Все замерли, и воцарилась мертвая тишина, когда Мария-Луиза подъехала к собору. Вот-вот должна произойти знаменательная встреча, и супруги впервые посмотрят друг другу в глаза. Улыбка сбежала с лица Марии-Луизы — настал тот самый миг, которого она так страшилась. С короной на голове, с сияющим орденом Золотого руна на груди, невысокий Карлос казался скорее хрупким и беззащитным в пурпуре своей королевской мантии, чем страшным и опасным. Его бледное продолговатое лицо таило в себе печаль, а не злобу, и печаль эта была глубокой и неизбывной. Однако при виде прекрасной девушки, которой слуги помогали спуститься с лошади — ее торжественный пышный наряд доставлял им немало трудностей, — король сделал шаг вперед, потом еще один... Но вот Мария-Луиза оказалась на земле, вот она уже опустилась перед королем в изящнейшем реверансе, и тогда бледно-голубые глаза навыкате засветились, а пухлые алые губы тронула улыбка. Король наклонился, взял юную супругу за руку, помог ей подняться и привлек себе, одарив поцелуем. Он стал похож на маленького мальчугана, который в рождественское утро получил лучший подарок на свете, и тогда все услышали его странный, низкий, хрипловатый голос, которого почти никто не знал:
— Mi reina!.. Mi reina!.. — воскликнул он с восторженным придыханием.
Карлос снова взял нареченную за руку и уже не отпускал ее даже во время венчальной мессы. И, хотя он отличался крайней набожностью и неукоснительно исполнял все обряды, на этот раз он не сводил глаз с Марии-Луизы, которую отныне он будет всегда называть именно так, и смотрел на нее с таким откровенным восхищением, и был так очевидно и страстно влюблен, что она не могла не ответить ему улыбкой. Улыбкой пока еще робкой, неуверенной и смущенной, от которой он приходил в еще больший восторг.
После венчания королевский кортеж направился в монастырь Лас Уэлгас, где молодые разговелись от поста, обязательного перед причастием, и аббатиса подарила молодым супругам хрустальную чашу, оправленную в золото, на золотом же подносе. Потом они поехали в старинный королевский дворец, где их ждал праздничный ужин, а после ужина — бал. На балу королева показала все свое изящество и искусство, исполняя танец ача, которому маркиз де Лос Бальбасес обучил ее во время путешествия. Долгий день завершился в королевской опочивальне, куда придворные дамы проводили Марию-Луизу, охваченную немалой тревогой, которую она не могла скрыть. Двери за ней затворились, оберегая ночные тайны, ни одна из которых не просочилась за пределы супружеских покоев. На следующее утро лицо молодой супруги было спокойным и бесстрастным — что таилось под этой маской, разгадать не могли ни ее кормилица, ни подруга детства, Сесиль де Невиль, за время долгого путешествия подружившаяся и с Шарлоттой.
Сесиль де Невиль, миниатюрная брюнетка с острым носиком и чудесными серыми глазами, обычно вела себя скромнее мышки, но мгновенно преображалась в злобную фурию, если нужно было встать на защиту близкой подруги или просто симпатичного ей человека, уж не говоря о любимой всеми силами ее души принцессе, чью судьбу она, почти не таясь, оплакивала всю дорогу, едва кортеж покинул Фонтенбло.
Привязанность к Марии-Луизе и сблизила ее с Шарлоттой, тоже искренне сочувствующей своей несчастной госпоже. Но окончательно сдружил их странный случай, произошедший в Бордо, когда после празднеств и торжественного ужина обе они просидели ночь в спальне королевы Испании по обе стороны ее кровати, а та безутешно рыдала, задыхаясь от слез. Да и как было не рыдать? На своем туалетном столике, готовясь ко сну, юная королева обнаружила анонимное письмо, которое источало злобу и было переполнено орфографическими ошибками. Автор записки советовал ей как можно скорее найти себе убежище в монастыре и ни в коем случае не пересекать границы, потому что в Испании ее ждет только дурное обращение короля и ненависть испанцев, в том числе и придворных. Все испанцы единодушны в своей неприязни к Франции и не остановятся ни перед чем, чтобы избавиться от Марии-Луизы.
— Не верьте этим глупостям! — горячо воскликнула Шарлотта. — Если уж испанцы в самом деле так нас ненавидят, то стали бы они причинять себе столько хлопот? Они бы не попросили руки Вашего величества, вот и все!
— Вы забываете об одной очень важной вещи, — печально сказала Сесиль. — О приданом. Оно поистине королевское, а состояние финансов Испании с некоторых пор оставляет желать лучшего...
Юные фрейлины быстро решили, как следует поступить с анонимной запиской: переглянувшись, они отправились на поиски шевалье де Лоррена, чтобы передать ему это злобное письмо. Красавца Филиппа они застали, увлеченно играющим в гоку
[34]
. Он терпеть не мог, когда его тревожили во время развлечений, тем более когда это делали женщины, к которым он относился с особой неприязнью. Однако, взглянув на записку, шевалье вмиг понял другое: если подобный пасквиль попадется на глаза королю, гнев его будет ужасен. И он «зазвонил во все колокола». Несмотря на поздний час, он поднял с постели Лос Бальбасеса и сообщил ему свое мнение на этот счет. Сделал резкий выговор мадам де Клерамбо и мадам де Грансей, приказав следить за окружением Ее величества с еще большей тщательностью, чтобы в дальнейшем избежать подобных неприятностей. А как только настало утро, он собрал всех испанцев, которые сопровождали королеву, и объявил им:
