– Откуда вам известно, что Комиссарова убила соседку? – спохватилась я.
Виктор Маркович сделал шаг в сторону двери.
– Врачи сродни священникам, нам подчас приходится выслушивать исповеди. Извините, более добавить ничего не могу. Пусть имя того, кто со мной пооткровенничал, останется в тайне. Да и какая разница, у кого язык развязался? Главное другое: Ванда человек с уголовным прошлым. Хотите подвезу вас до метро?
– Спасибо, я за рулем, – отказалась я. – Мне бы хотелось задать несколько вопросов домработнице.
– Ане? – вскинулся Дворкин. – Зряшная затея. Девица не может похвастаться ни умом, ни сообразительностью.
– Но у нее есть глаза, – уперлась я. – Пусть расскажет, как Ванда вела себя в последнее время.
Дворкин одернул пуловер.
– Анна служит в доме без году неделя. Ее наняли после похорон Ксении.
– А кто работал до нее? – не успокаивалась я.
Виктор Маркович пошевелил губами.
– Другая баба. Она уволилась… э… уж не вспомню, когда. Без Ванды мы – как без рук. Вот она бы вам точно дату назвала.
– Как звали предшественницу Анны? – гнула я свое.
Дворкин растерялся.
– Забыл. Простое имя и фамилия тоже. Валентина? Нет, Вера. Или Вероника? В… В… В…
– Варвара? – подсказала я.
– Верно, – обрадовался врач. – Но она лишилась места еще до болезни Ксении.
Я опешила.
– Минуточку! Горничную Борисову выгнали до того, как у Кауф начались проблемы со здоровьем, а новую прислугу наняли после погребения Ксении?
– Именно так, – согласился Виктор Маркович.
– Кто же убирал дом, готовил еду, стирал, гладил в период отсутствия прислуги? – совершенно искренне удивилась я. И услышала:
– Ванда. Она говорила, что ей надоели тупые бабы, которых надо без конца жучить.
– Наверное, у Комиссаровой не оставалось ни одной свободной секунды, – пробормотала я. – Особняк-то большой.
– Сейчас я понимаю, что Ванда специально удалила из дома горничную, – мрачно сказал Дворкин. – Не хотела иметь рядом чужие глаза и уши, потому что задумала медленно отравить Ксению ядом и довести до самоубийства. Подобное лучше совершать без свидетелей. Уверены, что не хотите доехать со мной до подземки?
Последний вопрос прозвучал как завуалированное предложение убираться прочь. Я поняла прозрачный намек и, повторив, что владею собственными колесами, двинулась в коридор.
Комната, где проходила беседа с доктором, имела две двери. Я подумала, что обе они ведут в коридор, смело толкнула одну из них, совсем не ту, в которую вошла, и очутилась в квадратном помещении без окон, плотно забитом книгами. У меня невольно вырвался восхищенный возглас:
– Какая библиотека!
Виктор Маркович сказал:
– Володя собирает ее много лет, тут можно найти любую литературу.
Я подошла к небольшому столу, где лежали бумага, ручка и толстый том.
– «Дневник Эни. Путешествие в темный лес», – прочла вслух его название. Затем спросила: – Тут у вас и детские издания есть?
– Нет, Танюша, – поправил меня Дворкин, – «Дневник Эни» – это записи, которые по просьбе своего лечащего врача, американского психиатра Джона Фалька, делала его пациентка. Как ясно из названия, имя больной было Эни. Девушка убила отца. Причем совершила преступление хладнокровно, долго готовилась. После, уже будучи осужденной, предприняла несколько попыток самоубийства, потому что ее охватило раскаяние. Власти штата, в тюрьме которого отбывала наказание Эни, пригласили к ней доктора. Джон Фальк весьма успешно справлялся с похожими случаями, но с Эни он потерпел неудачу. Юная убийца перехитрила опытного дипломированного специалиста. Она смиренно вела записи, фиксировала исключительно бытовые вещи. Например: «Встала, умылась, уронила зубную щетку, обозвала себя неуклюжей коровой, пошла завтракать, потом на занятия к доктору. От врача сегодня пахло одеколоном на основе лимона. Ненавязчивый аромат. А вчера он использовал парфюм с ароматом ванили, и это мешало мне сосредоточиться во время терапии. Лучше б медикам отказаться от вонючих одеколонов, больным делается хуже, если к ним приближается человек, смахивающий на живой букет». Попав на прилавки, «Дневник Эни» стал бестселлером, и многие врачи, почитав очень короткие деловые замечания девушки, скорректировали свое поведение.
Я воспользовалась паузой, которую сделал Виктор Маркович.
– Странно, что столь примитивный текст обрел большое количество поклонников.
– Ну, зачастую так бывает: чем произведение проще, тем у него больший успех, – мягко сказал Дворкин. – Но, Танюша, вы сейчас поступили, как истинная женщина. Не дослушали до конца и сделали выводы. С Эни все оказалось совсем не так просто. Она, как я уже сообщил, обманула Фалька и сумела-таки свести счеты с жизнью. После смерти девушки на ее теле обнаружили письмо, а в комнате, в тщательно сделанном тайнике, еще один дневник. И это были совсем другие записи. У Эни явно имелся литературный дар, и она обладала бойким пером. Девушка сумела так описать свои душевные страдания и терзания, муки совести, что тысячи американцев, а затем и читателей в других странах мира плакали от сочувствия и жалели ее, несмотря на то, что автор исповеди являлась жестокой убийцей. Эни была социопаткой, Ванда тоже, таких людей характеризуют уверенная безжалостность, неумение сочувствовать чужим страданиям, завидное хладнокровие, эмоциональная непотопляемость, злопамятность, они добиваются своей цели во что бы то ни стало. Но главное, социопат очарователен в общении. Он вас влюбит в себя за пять минут, произведет впечатление милейшего человека – и действительно будет мил, пока не решит, что вас следует убить. Отправить в могилу того, с кем любезно распивал чай, для такого индивидуума легче легкого. Потому что социопату важна лишь его собственная жизнь, другие его не интересуют.
– Понятно, – кивнула я.
Глава 18
Опрашивая людей, я всегда убираю у мобильника звук, чтобы никто не помешал беседе. Поэтому сейчас, сев в машину, вынула телефон, чтобы проверить, не искали ли меня за прошедшее время.
На экране высветились слово «дом» и цифра 12. Мне стало жарко.
Повторяю: Эмма Гавриловна понятия не имеет, кем на самом деле работает временно приютившая близнецов и няню женщина. Крокодиловна, как и все соседи, считает меня репетитором. Когда детки сестры Димона перебрались ко мне, я сразу попросила няню:
– Давайте договоримся, вы не станете звонить мне в течение рабочего дня. Только в случае крайней необходимости. Большинство родителей крайне нервно реагирует, если репетитор прерывает занятие и начинает болтать по сотовому. Я могу потерять кое-кого из учеников, лишиться заработка.
Няня заверила, что ей в голову не придет заниматься пустыми разговорами, и до сих пор держала слово. Пару раз, правда, Крокодиловна набирала мой номер, но это были двухсекундные беседы, связанные с особыми обстоятельствами. И если я сразу не брала трубку, Эмма Гавриловна не принималась снова и снова набирать номер, а смирно ждала, пока я сама ей перезвоню, когда освобожусь. А тут двенадцать вызовов в течение пятнадцати минут! Что случилось? Пожар?
