В дословном переводе — «Ответ».
Старинная книга, написанная на ниадическом языке, где содержались все законы, которым подчинялся род инкубов.
Таких книг в мире существует всего несколько. Мать осторожно переворачивала хрупкие страницы в поисках нужной главы.
Carcer.
Тюрьма.
На рисунках арклайт выглядел точно так же, как тот, что лежал в отделанной бархатом шкатулке, стоявшей на кухонном столе рядом с недоеденным этуфе.
[11]
— Как он работает?
— Очень просто: нужно одновременно прикоснуться к арклайту и к инкубу, а потом произнести Carmen. Остальное сделает арклайт.
— Carmen написан в этой книге?
— Нет, это слишком могущественное заклинание, его нельзя доверять бумаге. Carmen надо услышать от кого-то, кто его знает, и запомнить, — добавила она шепотом, словно опасаясь, что их разговор могут подслушать.
А затем Арелия тихо произнесла слова, которые обладали силой обречь ее сына на вечные страдания:
Comprehende, Liga, Crucifige.
«Поймать, заточить и распять».
Арелия закрыла шкатулку и вручила ее Мэкону:
— Будь осторожен. В арклайте таится сила, а в силе всегда заключена Ночь.
— Обещаю, мама.
Мэкон поцеловал ее и пошел к двери, но Арелия окликнула его.
— Тебе понадобится еще кое-что, — сказала она и быстро написала несколько строчек на листке пергамента.
— Что это?
— Единственный ключ от этой двери. — Она показала на шкатулку в его руках. — Единственный способ вернуть тебя.
Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на спине в пыли и смотрю на звезды. Арклайт принадлежал Мэкону, Мэриан сказала правду. Я не знал, где он сейчас — в Иномирье или каком-нибудь чародейском раю. Не знал, почему он показывает мне все это, но если я чему-нибудь все-таки научился за это время, то хотя бы тому, что ничего не происходит просто так. На все есть свои причины.
И пока еще не поздно, нужно понять, что это за причины.
Мы остановились возле главного входа на кладбище Бонавентура. Я не стал объяснять Эмме, что не вернусь с ней домой, она и так все поняла.
— Нам пора, — обнял я Эмму.
— Всему свое время, Итан Уот, не спеши. — Она схватила меня за руки и крепко сжала. — Твоя мама, может, и считает, что ты должен сделать это, но я буду наблюдать за каждым твоим шагом.
Я знал, что ей тяжело отпускать меня, что ей хочется отругать меня и отправить в комнату, желательно на всю оставшуюся жизнь. Раз отпускает, значит, дела и правда плохи.
Ко мне подошла Арелия и протянула маленькую куколку, вроде тех, что делала Эмма. Амулет вуду.
— Итан, я верила в твою маму, а теперь верю в тебя. Желаю удачи, потому что знаю — тебе придется нелегко.
— «Правильный поступок никогда не дается легко», — повторил я фразу, сотни раз слышанную от мамы, ведь я тоже в каком-то смысле умею разговаривать с ее душой.
— Истинно говоришь, и это верно в обоих мирах. — Твайла прикоснулась к моей щеке костлявым пальцем. — Пока не потеряешь — не найдешь. Мы не сможем оставаться здесь долго, мон шер.
Ее последние слова прозвучали как предупреждение. После событий сегодняшней ночи я не сомневался — она знает, о чем говорит.
— Сделаю тебе немного удачи, у меня свои способы, — прошептала напоследок Эмма, еще раз стиснула меня в объятиях и повернулась к Линку:
— Уэсли Джефферсон Линкольн, только попробуй не вернуться! Смотри, расскажу твоей маме, что ты делал у меня в подвале, когда тебе было девять, понял меня?
— Да, мэм, — улыбнулся Линк, в сотый раз услышав знакомую угрозу.
Лив Эмма ничего не сказала — лишь коротко кивнула, взглянув на нее. Но этого было достаточно, чтобы понять, кто здесь для нее важен, а кто нет.
Теперь, когда я узнал, на что Лена пошла ради меня, мне стало понятно, что Эмма думает насчет Лив.
— Охрана ушла, — откашлявшись, заговорила Эмма, — но Твайла не может водить их за нос вечно. Идите.
Я открыл кованые ворота, Линк и Лив шли за мной.
«Я иду к тебе, Эль! Даже если ты этого не хочешь».
6.19
ПОД ЗЕМЛЕЙ
Мы шли по обочине шоссе к парку и уже знакомой нам двери-колодцу. К тете Кэролайн решили не заходить, побоявшись, что тетя Дель не отпустит нас одних. Все молчали, потому что сказать нам было нечего. Линк пытался поставить волосы ежиком без помощи геля сильной фиксации, а Лив то и дело смотрела на селенометр и исправно записывала показания в маленький красный блокнот.
Все как раньше.
Но мне этим утром, в мрачной предрассветной дымке, все казалось другим. Я впал в глубокую задумчивость и то и дело оступался, пару раз чуть не упал. Как будто ночью мне приснился кошмар и я так и не смог проснуться. Даже не закрывая глаз, я вновь и вновь видел тот сон: Сэрафина, блеск ножа, пронзительный крик Лены. Я и правда умер.
Даже не знаю, долго ли я пробыл мертвым.
Несколько минут?
Или часов?
Если бы не Лена, я лежал бы в «Саду вечного покоя». Еще один запаянный кедровый гроб опустили бы в землю на принадлежащем моей семье участке.
Почувствовал ли я что-то? Увидел? Изменился ли я после этого? Я прикоснулся к грубому шраму под футболкой. Это настоящий шрам?
Или это только воспоминание о том, что случилось с Итаном Уотом, который умер и так и не вернулся в мир живых?
Я блуждал в тумане, как в наших с Леной снах, и совсем запутался, как в ту ночь, когда исчезла Южная звезда и Лив попыталась объяснить мне, что существует два неба — мира чародеев и мира смертных. Какое из них реально? Мог ли я подсознательно помнить, что сделала Лена? Ощущал ли я это, несмотря на все, что происходило между нами в последнее время? Смогла бы она пойти на это, если бы знала, каковы будут последствия?
Теперь я обязан ей жизнью, но это меня совершенно не радует. Я чувствовал себя опустошенным, столкнувшись со страхом оказаться в земле, погрузиться в пустоту и остаться в одиночестве.
Я потерял маму, Мэкона и, в каком-то смысле, Лену, но приобрел кое-что взамен — парализующее горе, невероятное чувство вины за то, что я остался в живых.
В предрассветный час парк Форсайта выглядел зловеще. Обычно здесь всегда много народу, а сейчас вокруг не было ни души. Все настолько изменилось, что я не сразу нашел дверь, ведущую в тоннели. Никаких звонков трамвайчиков, никаких туристов, ни крошечных собачек, ни подстригающих азалии садовников. Я подумал обо всех живых людях, которые сегодня будут гулять по этому парку, продолжая дышать и радоваться жизни.
