Все трое отрицательно покачали головой.
– Наш разговор должен остаться между нами, – решительно изрек князь, поднимаясь, руссы встали следом, – но впредь прошу быть повнимательнее и обо всем подозрительном в поведении кого бы то ни было из наших людей незамедлительно доносить мне. А сейчас ступайте и готовьтесь. Завтра поутру выступаем.
Руссы учтиво склонили головы, мол, поняли, сделаем. Когда они покинули трапезную, Вадим вернулся на свое место, сел и задумался: «Конечно, должен быть шпион в нашем отряде. Как не быть? Вот только – кто?»
Тяжелая ночь с черными низкими тучами опустилась на землю, и мысли князя уперлись в вопрос без ответа – кто? Подозревать всех и каждого? Так и свихнуться недолго. А если отравит, сволочь? Ну, подсыплет порошка какого-нибудь в щи, похлебал и ау! Поминай меня как звали! А может, еду давать вперед себя пробовать? Ну, были же такие специально обученные люди, которые пробовали все блюда на столе, перед тем как господин примется за еду.
Или нож в сердце в темном месте, вот хотя бы в нужнике. А что? Вполне подходящее место. Ты сидишь себе, расслабленный, ни о чем таком не думаешь, а тут тебе – бац! И ты умер… блин, прямо на горшке… вот смеху-то! Обхохочешься!
Ой, да мало ли можно выдумать способов, как избавиться от неугодного человека. Да что там человека, бери выше – князя! Нет, так определенно можно сойти с ума. Эх, не легка ты ноша правителя, ох не легка. К черту! Чего бояться? Двум смертям не бывать, но все же смотреть надо в оба!
Глава двенадцатая
Наваждение
Темная ночь и темные сны
Пронзали меня, как мечи…
В эту ночь молодому князю руссов не спалось. Тревожные мысли, словно назойливые мухи, лезли в голову, не давая покоя.
«Как ни крути, а все ниточки сходятся в Новгороде, – размышлял князь, лежа на постели с закрытыми глазами. – Вернее к самому Гостомыслу. Он теперь князь в Новгороде. Гостомысл… так-так… Сам захотел царствовать и всем владеть, ага…»
Наконец тревога понемногу заглохла, спряталась, и Вадим уснул…
* * *
Снег…
Сначала он видел только снег. Ярко-белый… Он кружил и тихо падал, устилая землю ковром, отчего становилось теплее на душе. День властвовал на земле и…
Снег…
Потом промелькнул лес… Темно-зеленый… хотя верхушки и должны были покрыться пуховой шапкой. Лес…
Затем поле… огромное поле, словно степь. Светло-белая… как новая перина. Она тянулась и тянулась… бесконечно долго. Белая степь…
Вот пронеслась деревенька… Серо-черная… словно в дымке. Крыши, заборы… и нет людей. Тишина. Деревенька…
Потом была еще одна, покрупней. И люди… много людей… Жизнь. Серо-черная жизнь, как в рваном тумане. Жизнь…
И, наконец, город… Бело-черный… белый от снега и черный от множества крыш домов. Город с высокими валами и проходами в них… Рвы… И улицы… узкие и широкие улицы с пестрыми людьми. Река… по-осеннему иссиня-черная… Мимо… все пролетело мимо.
Озеро… Темно-синее… Лед еще не затянул воду, лишь вдоль берега образовалась кромка. Лодки на берегу. Много лодок… избы рыбаков… Да, рыбаков, он видел сети… Ветер вздымал волны… небольшой ветер, небольшие волны… Озеро? Ильмень? Ильмень…
Стоп! Не то, и не туда. Хотя близко… Стоп! Назад!
Город с высокими валами и проходами… Ах да, вот и детинец. Крепость внутри города – княжеский детинец с крепкими стенами и высокими башнями. Не очень большой по размерам… Воины в кольчугах, при оружии… Дружина… Близко.
Терем. Высокий терем из массивных бревен. Прежде он видел его только изнутри. И только один зал. Высокий терем… Что я здесь делаю? Ну конечно – князь. А где же князь?
Голос… нет, голоса… они зовут. Куда? В терем? Второй этаж, чуть правее… Вот тот же зал. Зал, где боярин Жирослав делал доклад князю о его, Вадима, поимке… м-да…
В помещении светло. Горят толстые свечи и пахнет топленым салом…
Гостомысла он узнал сразу. Новгородский князь в длинной синей рубахе восседал на престоле, на высоком резном стуле. Его белесые усы и редкая бородка были не в пример растрепанным кудрям заботливо обровнены и причесаны.
Напротив князя… Странно… зал хорошо освещен, а человек, кажется, в тени, да так, что и лица не видно. Лишь фигура… высокий, прямой, в чем-то длинном до пят и темном. В правой руке точно посох с завитушкой на конце. Вадим попытался зайти с другой стороны. Нет, то же… лица не видно, все в тени. Человек-тень, да и только.
– Княже, ты велел мне прибыть. Я здесь по твоему позыву, – подал голос человек-тень, крепкий такой голос.
– Вижу, что прибыл, – вяло ответил князь, – знаешь, зачем позвал?
– Нет, – убедительно солгал незнакомец.
– Ой ли? Ты мне, Звияга, не юри! Я что тебе велел?
– Присмотр иметь…
– Вот-вот, – перебил его Гостомысл, – присмотр иметь за этим молокососом. А он что? Утек от твоего пригляда! Где мне теперь его сыскать?
– Князь руссов…
– Звияга, – прошипел князь, – ты мне это брось! Князь?! Какой он князь! Вша безродная!
«Опа! Так это про меня разговор, – отрешенно подумал Вадим. – Это я-то молокосос? Ну, Гостомысл, я те дам молокосос!»
– Чтобы я впредь не слышал этого, – кипел новгородский князь, – смотри у меня, осерчаю и не посмотрю на твои давние заслуги.
– Не гневи богов, княже, – миролюбиво молвил Звияга.
Звияга… Звияга? Память и во сне стала перебирать листы прожитой книги. Где? Где он слышал это имя? От кого? На какой это было странице жизни? Звияга… Звияга? Нет – не вспомнить. Ладно, потом разберемся…
– А ты не гневи меня, – урезонил князь, – сказывай, как твой погляд за этим Вадимом?
– Погляд есть… давно уж есть, – твердо заверил человек-тень, – но вестей покуда нет.
Ах давно уже погляд есть! Мысли не успокаивались – как давно? Кто?
– Плохо, очень плохо. Какой ты после этого кудесник, а? – строго проговорил Гостомысл.
Кудесник! Вот оно что! Кудесник – чародей, волхв, одним словом…
– Вести будут, княже, – невозмутимо продолжил волхв, – чую, что скоро.
– Мне не надо скоро, мне надо теперь же, – прихлопнул князь по резной ручке стула. – Тилей, зараза, упустил его, а теперь ты еще…
– Он близко, – резко, словно выстрел, прозвучали слова Звияги, князь чуть с места не подскочил.
– Как близко?
– Рядом с твоим градом, княже…
– Да как он посмел?!
– Близко, княже. И скоро мы будем знать точно – где. Я со дня на день жду вестей от своего человека.
– Скорее бы уже… человек-то верный?
– Верный, княже.
