Дама замерла, приоткрыв рот. Сообразив, что дама на вопрос
не ответит, я пробормотала:
— Извините, нам пора…
— Да-да, мы понимаем, — вновь затараторила
дама. — Мы только заскочим к Бореньке, а потом к вам. Мы всегда его
навещаем. Какая утрата для русской литературы, — всхлипнула она и извлекла
из рукава мятый носовой платок. Хоботов тоже всхлипнул и посмотрел на меня с
душевной мукой.
— Мы осиротели, — сказал он.
— Мы тоже, — совершенно серьезно ответила
Софья. — Будет о чем поговорить вечером.
Хоботовы потрусили к могиле, трогательно поддерживая друг
друга, а мы устроились в машине.
— Будут денег просить, не давай, — хмуро бросила
Софья, поворачивая ключ зажигания. — Откуда взялся этот друг? —
спросила она. Вопрос был риторический, но я ответила:
— Понятия не имею.
— Физиономия прескверная, рыльце остренькое, глазки
злые, и весь какой-то скользкий. Очень похож на шантажиста.
— Только этого не хватало, — поморщилась я.
* * *
Как только мы подъехали к дому, на пороге появилась Наталья
и радостно сообщила:
— Макс приехал. Ушел купаться. С полчаса как
ушел. — Тут Наталья перешла на шепот:
— Серова тоже приехала. Пьет кофе на веранде. Думаю,
Макс от нее сбежал. Прибыла в десять утра. Я сказала, вы в церкви, она
отдохнула в своей прежней комнате.
— Поднимемся на веранду, надо поздороваться с
Серовой, — со вздохом заметила я. Софья сочувственно кивнула, мол, ничего
не поделаешь.
Вдвоем мы поднялись на второй этаж, дверь на веранду была
распахнута, и я увидела Валентину Николаевну. Она сидела в плетеном кресле
спиной ко мне. На ней был черный деловой костюм и рыжие мокасины, Валентина
Николаевна называла это своим стилем.
Когда-то Серова училась вместе с моим мужем в Литературном
институте. Слава пришла к ней гораздо раньше, чем к Артемьеву. Она писала
сентиментальные романы, именовала себя прозаиком и, в общем-то, была вполне
симпатичным человеком, если бы не одно, точнее, два обстоятельства. Кто-то
когда-то сказал ей, что она красавица, и она в это свято поверила. Потом
поверила, что она — серьезный писатель, и вела себя соответственно. Сейчас она
уверенно приближалась к пятидесяти, располнела, сделала неудачную пластическую
операцию и выглядела старше своих лет. Но она вроде бы этого не замечала, а ей
никто не намекнул, и дама продолжала изображать роковую красавицу, томно
поводила плечами, смотрела со значением, а говорила так, точно оставляла
завещание потомкам.
С моим мужем они как будто дружили. Кажется, он ею искренне
восхищался, она проявляла сдержанность в оценке его произведений, но неизменно
подчеркивала, что уважает его как человека В литературных кругах такая
терпимость — большая редкость, так что они, скорее всего, действительно
испытывали друг к другу симпатию.
— Добрый день, — радостно сказала я.
Валентина повернулась и послала мне улыбку.
— Ларочка, — сказала она нараспев, протягивая мне
руку с таким видом, точно всерьез рассчитывала, что я примусь лобызать ее. Руку
я пожала, а Валентину поцеловала в щеку, она сделала вид, что тоже меня целует.
Мы были на «ты», но она всегда разговаривала со мной так, точно я несмышленое
дитя или дурочка.
Подозреваю, что она считала меня совершенно никчемным
созданием, которому повезло отхватить в мужья известного человека.
— Как твои дела? Выглядишь прекрасно, — заметила
она с легким недовольством.
— Какие у меня дела? — пожала я плечами. —
Пытаюсь меньше думать о своей утрате.
Софья устроилась в кресле за спиной Серовой и оттуда строила
мне рожи. Валентина Николаевна к ней относилась как к прислуге и обращала на
нее внимание только в случае крайней нужды.
— Как я тебе сочувствую Замену Борису будет найти
непросто. — Кажется, она не сомневалась, что меня только это и заботит.
Сама Валентина вдовела уже шесть лет и даже из этого события
умудрилась сделать шоу. Во всех своих интервью она неизменно подчеркивала, что
до конца жизни останется верна своей любви и светлой памяти мужа. Скорее всего,
подходящих кандидатов в мужья у нее просто не было. Покойный Серов, вечный
прапорщик, которого она упорно именовала майором, скончался от белой горячки.
Ничего предосудительного я в этом не находила, коли уж два моих супруга
скончались от той же хворобы, но Валентина, как видно, придерживалась иного
мнения.
Она предпочитала именовать горячку инсультом.
Детей у них не было, и в последние годы в речах Валентины
Николаевны появились сентиментальные ноты. Она стала помогать двум детским
домам и вроде бы даже собиралась усыновить ребенка. Я считала это болтовней
досужих журналистов, но, вне всякого сомнения, приближение старости Валентину
Николаевну печалило, она писала все меньше и меньше, а говорила все больше и
больше.
— Как дети? — ласково поинтересовалась она.
— Макса скоро увидишь, Кристина еще не приехала.
— У нее, кажется, появился поклонник?
— Да. С ним ты тоже познакомишься, — заверила я.
— Надеюсь, девочке повезло и она встретила приличного
молодого человека, — не без яда заметила Валентина. — А ее мать
приедет?
— Разумеется, — с ноткой удивления в голосе
отозвалась я. — Не возражаешь, если я тебя ненадолго покину? Хотелось бы
привести себя в порядок перед обедом.
— Да-да, конечно. Занимайся своими делами, —
кивнула она. — Если ты не против, я бы осталась на несколько дней.
— Конечно, не против, — удивилась я.
— Ты разобрала бумаги Бориса? — вкрадчиво
поинтересовалась Валентина.
— Я думала заняться этим после годины, — вздохнула
я с постной миной.
— Я могла бы предложить свою помощь, — улыбнулась
Валентина. Улыбалась она всегда так, точно кто-то ей растягивал рот до ушей,
выражение ее лица при этом становилось злобно-страдальческим.
Она поспешно отвела взгляд, а Софья многозначительно подняла
брови. Гадай теперь, с чего вдруг такая милость.
— Что ты, — запротестовала я, — разве я могу
злоупотреблять твоей добротой. Спасибо, но об этом не может быть и речи. —
Одна мысль, что Серова задержится здесь более чем на пару дней, приводила меня
в ужас.
