На первой картине у меня была кошачья голова (но мои черты
угадывались), на второй моя голова на кошачьем теле. Кто-то робко назвал
Костаса русским Сальвадором Дали. И понеслось… К сожалению, муж, работая как
проклятый, подорвал свое здоровье, чему способствовала и неумеренная тяга к
спиртному, и скончался в апофеозе славы.
Это я к тому, что на момент встречи с Борисом у меня имелся
опыт общения с гениями, причем Костасом он не ограничивался. Первый мой муж —
итальянец — до сих пор безумно популярен на своей родине, хотя и умер
пятнадцать лет назад. Мы познакомились в Питере, куда Антонио прибыл на
гастроли в составе ансамбля итальянской поп-звезды.
Этому крикливому певцу он, кстати, страшно завидовал. Мне в
то время только что исполнилось восемнадцать, я была романтична, глупа, мечтала
жить за границей и могла влюбиться в кого попало, а тут все-таки музыкант. Наш
роман был бурным, по-итальянски темпераментным и закончился свадьбой. Он увез
меня в Рим, и я смогла убедиться, что мои мечты о загранице не имеют ничего
общего с действительностью.
Дабы не умереть от скуки, а заодно и от голода (муж вскоре
ушел от звезды, обозвав того бездарем и занудой), и вспомнив, что за плечами у
меня музыкальная школа, я начала петь в захудалом ресторанчике по соседству с
нашим домом. Антонио по доброте душевной написал для меня несколько песенок,
чтобы разнообразить мой репертуар. Песенки неожиданно понравились. Потом меня
услышал музыкальный продюсер, бог знает как оказавшийся в нашем заведении.
Последовал невероятный поворот судьбы, и мой муж в одночасье стал знаменитым.
Звезды выпрашивали у него песни, звукозаписывающие студии
рвали на части, а он на пути к вершине славы внезапно утонул в ванне. Сел в
холодную воду с желанием протрезветь, но вместо этого уснул и захлебнулся. Я в
то время находилась в Милане и не могла при всем желании вытащить его из ванны.
Знал бы он, какая слава ждала его впереди, поостерегся бы трезветь подобным
образом и просто вставал бы под холодный душ.
Похоронив мужа, я, порывшись в его бумагах, обнаружила еще
семь очень неплохих мелодий. Я продала их с большой для себя выгодой и
вернулась на родину, решив, что в Италии, по большому счету, делать мне нечего.
Родина встретила меня ласково: вдова известного итальянского
композитора и сама почти певица.
При желании я бы могла сделать неплохую карьеру, но желания
у меня не было. Я искала спутника жизни и мечтала о женском счастье (сказать по
правде, нашу жизнь с первым мужем назвать счастливой можно было лишь в приступе
белой горячки).
Претендентов на мою руку и сердце было множество, но как-то
не верилось, что кто-то из них в самом деле меня осчастливит. Одних
интересовали мои деньги, других неземная красота. И те и другие намеревались
попользоваться, а мне хотелось, чтобы меня носили на руках.
Вот тут-то и появился Костас, его привел ко мне в гости один
мой знакомый поэт. Костас уничтожил все продуктовые запасы в моем холодильнике
и между делом научил меня смешивать краски. Я была ему благодарна и вскоре
вышла за него замуж. Потом он сделался знаменит, запил и умер, а я вновь
задумалась о женском счастье.
К тому моменту я была очень богатой женщиной и мне следовало
соблюдать осторожность, потому что аферистов, как известно, пруд пруди, а мы
настолько беспомощны, когда речь заходит о чувствах… Многие кандидатуры были с
негодованием отвергнуты мною. Бизнесмены и политики меня пугали, душа
стремилась к людям творческим, и тут Борис Петрович Артемьев попал под колеса
моей машины.
Произошло это поздней осенью в десять часов вечера. Фонари в
переулке отсутствовали, а Борис Петрович игнорировал светофор и к тому же
переходил дорогу в неположенном месте. В результате заметила я его слишком
поздно. Я затормозила, отчаянно взвизгнув. Он метнулся, точно испуганный заяц,
но все равно его бедро пришло в соприкосновение с крылом моей машины. Он рухнул
на асфальт.
Я выскочила из машины. Борис Петрович стонал, но в больницу
ехать отказался наотрез. В результате я привезла его к себе, где мы и
познакомились.
Борис влюбился в меня с первого взгляда. По крайней мере, он
не раз заявлял об этом в своих многочисленных интервью. Не берусь утверждать,
но точно помню, что мою квартиру после происшествия в переулке он покидал
крайне неохотно, ближе к вечеру следующего дня. За это время он успел трижды
покушать, принять ванну, выспаться и рассказать мне историю своей жизни. В ней
было много страданий и завистников. Я прониклась сочувствием, тем более что
Борис Петрович без конца потирал поврежденное бедро и морщился. Через день он
пришел опять, сообщив, что обнаружил во мне родственную душу. Согласитесь,
такое происходит не часто. Потом он стал захаживать ежедневно и вскоре уже
практически не покидал моей квартиры — должно быть, из-за боязни, что назад я
его не пущу. Но я была далека от этого. Стоя возле камина с кружкой горячего
глинтвейна, Борис Петрович сообщил, что намерен взяться за роман, что и
выполнил буквально на следующее утро, то есть позавтракал и взялся.
Процесс увлек не только его, но и меня, роман был написан в
рекордные сроки: двадцать семь дней.
Потом еще три месяца Борис Петрович, как он выразился, его
отшлифовывал и наконец-то отнес в издательство. Рукопись приняли и вскоре
напечатали. Книга стала бестселлером, а Борис Петрович уверенно устремился к
вершинам славы. Но перед этим сделал мне предложение. Мы обвенчались в сельской
церкви на родине Артемьева и восемь лет прожили душа в душу, хотя, не выдержав
бремени счастья, Борис Петрович начал употреблять, увлекаясь алкоголем все
больше и больше. Но я к этому относилась с пониманием, и данное обстоятельство
разлад в семью не внесло.
Однако моя забота все же не спасла Артемьева от безвременной
кончины, которая произошла год назад. И теперь мы с Софьей прикидывали, сколько
народу прибудет завтра, чтобы подготовиться, не ударить в грязь лицом и
достойно помянуть покойного.
— Шампанское вряд ли понадобится, — заметила
Софья, качая ногой и играя шлепанцем. По причине жары она была в шортах, майке,
смешной шапочке с ушками из пластмассы. Наряд совершенно нелепый, но он очень
нравился Софье, а Софья нравилась мне.
Она считалась моим секретарем, но была подругой, хотя и
работы ей хватало. Наследство, доставшееся мне от трех мужей, требовало
внимания. Авторские права Артемьева перешли ко мне, издательства умоляли
передать им рукописи, которые муж практически закончил. В общем, голова пухла
от множества дел, и обойтись без Софьи было невозможно.
Она жила в нашем доме, потому что семьи у нее не было и она
не собиралась ею обзаводиться. Сейчас, разглядывая ее, я вдруг поняла, что она
спятила: красивой молодой женщине стоило подумать…
Впрочем, у нее было столько романов, что недостаток в любви
она вряд ли испытывала, а семья.., в конце концов, у нее есть я, а у меня есть
она. Совсем неплохо, если вдуматься.
