— Кто просил? — нахмурилась Софья, наблюдая за
тем, как я вскрываю конверт.
— Подъехал парень на «Жигулях». Курьер,
наверное, — пожала плечами Наталья. — Семеныч конверт принял — и ко
мне.
— Сколько раз повторять, никакой самодеятельности, —
вздохнула Софья. — Вам бомбу в руки сунут, а вы ее с благодарностью
принесете в дом.
— Какую бомбу? — испугалась Наталья.
— Софья шутит, все нормально, — кивнула я. Наталья
ушла, а я нахмурилась, потому что к тому моменту уже извлекла письмо из
конверта и ознакомилась с его содержанием. Письмо было лаконичным.
«Готовься к расплате».
— Что там? — насторожилась Софья. Я молча передала
ей листок. Она взяла его в руки и тоже нахмурилась. — Вот зараза, подписи
нет. Как думаешь, кто это? — Я пожала плечами. — По-твоему, это
серьезно? Есть на нас какой грех, или злопыхатели?
— Кто ищет, тот всегда найдет, — философски
заметила я. — Но письмо серьезным мне не представляется. Кто-то решил
попугать накануне знаменательной даты.
— Кто-то из почитателей Артемьева, которого ты, по их
мнению, свела в могилу?
— В могилу Артемьева свело пьянство. Но кому это
интересно?
— Не хотела говорить тебе, но в одной из газетенок
появилась статья к годовщине смерти знаменитого писателя, и там черным по
белому написано, что ты его отравила. А далее намеки на твои связи и прочее…
Мол, оттого никто не удосужился провести следствие. То, что супруга
кремировали, болтунам лишь на руку.
— Это была воля покойного.
— Да плевать на нее, — отмахнулась Софья. — И
в земле бы полежал, невелика разница. — Тут она вдруг замолчала и с
сомнением посмотрела на меня.
Я пожала плечами. — Зная его надоедливость.., чего
доброго, начал бы по ночам таскаться.
— О господи…
— Лариса Сергеевна, — услышала я. В дверях стоял
Семеныч с очень решительным выражением лица.
В руках он держал гроссбух, которым потрясал в воздухе,
точно щитом. — Чего это Наталья ругается?
Я все по правилам сделал, документ проверил, номер записал.
Вот, Софья Андреевна, полюбуйтесь, у меня комар носа не подточит. — Он
хлопнул гроссбух на стол перед Софьей и победно взглянул на меня.
— Чего тут? — буркнула подружка.
— «Жигули» номер 404 КИ.
— Служба доставки?
— Так точно. И документ соответствующий у молодого
человека имелся. Иначе бы я не принял. Я правила знаю.
— Черта лысого ты знаешь, — услышали мы скрипучий
голос, и все трое невольно вздрогнули.
На веранде появилась тетушка Сусанна в цветастом платье,
соломенной шляпке и нитяных перчатках. Жизнь изрядно скрючила ее, она опиралась
на дубовую палку, и если бы не веселенький наряд, запросто могла бы играть
Баб-ягу без грима. Злобное выражение физиономии сходству только способствовало.
Сусанна ткнула своей клюкой в сторону Семеныча и прошипела:
— Дармоеды проклятые. Расплодила, аферистка, сама
непутная и всяческую шваль вокруг себя собирает.
— Иди, Семеныч, — поспешно сказала я. Он бочком
просочился мимо Сусанны, пребывая в величайшем напряжении: старушке ничего не
стоило огреть его клюкой, сила в ее тщедушном теле была прямо-таки фантастическая.
Но Семенычу повезло, он выскользнул за дверь без всяких
увечий, не удержался и, пользуясь тем, что Сусанна теперь от него довольно
далеко, а главное, стоит спиной, досадливо плюнул.
— Чай они пьют, — продолжила Сусанна. —
Бездельницы. А ты, лошадь здоровая, в коротких штанах, — комплимент
адресовался Софье, — весь срам наружу, смотреть противно… Полный дом
дармоедов, а за порядком смотреть некому.
— Тетушка, не хотите ли чаю? — ласково предложила
я.
— Пила уже. Три раза пила. Ты мне лучше скажи, кто к
тебе шастает, бесстыдница? Только мужа похоронила, чтоб на нем, кровопийце, на
том свете черти воду возили, а уже за старое? В монастырь тебе надо, грехи
замаливать, а ты все…
— Если она уйдет в монастырь, вам придется переехать в
дом для престарелых, — ядовито сказала Софья и улыбнулась от уха до
уха. — Так что подумайте, прежде чем давать дурацкие советы.
— Тебя забыли спросить. Молиться тебе надо, —
вновь обратилась ко мне Сусанна, — а не с мужиками шашни крутить.
Бесстыдница.
— Тетушка, какие шашни? Я весь год в посту и молитве. В
эротическом смысле.
— А к кому тогда шастает? Значит, к этой голенастой.
— Вот уж нет, — возмутилась Софья. — Да с
чего вы взяли?
— А с того, что слышу. Две ночи подряд по коридору
шмыг-шмыг, возле твоей двери затихнет, а через час назад — шмыг.
— Через час? Это не ко мне, — покачала головой
Софья. — Я б своего до утра не отпустила.
— Слушать тебя тошно, — рыкнула Сусанна.
— Тогда с глупостями не приставайте.
— А вам не послышалось? — спросила я, нимало не
сомневаясь в правоте Сусаниных слов, что-что, а слух у старушки отменный, так
же, как и взгляд. Ей бы в милиции служить розыскной собакой.
— Мне не слышится, потому как я в трезвом уме пребываю.
Водку ящиками не заказываю.
— Тетушка, вам никто не говорил, что подслушивать
нехорошо? — робко заметила я.
— Тебе в ноги мне поклониться надо, — возвысила
она голос. — На мне весь дом держится. Если б не я, ты давно бы по миру
пошла с такими-то друзьями и советчиками.
— Давайте вернемся к тому, кто шастает по
коридору, — дипломатично предложила Софья.
— Шастает, — удовлетворенно кивнула
тетушка. — Две ночи подряд, либо к тебе, либо к Ларке.
У вас двери напротив, он там замирает, и более его, подлеца,
не слышно.
Мы с Софьей с недоумением взглянули друг на друга. В том,
что ко мне никто не «шастает», я была абсолютно уверена, но и в том, что
шастают к Софье, тоже сомневалась. Прежде всего, таиться ей ни к чему, ее
возлюбленный мог появиться здесь вполне официально. А если не мог? Если он по
какой-то причине вынужден хранить свою любовь в тайне?
Софья совершенно не способна иметь от меня секреты,
непременно бы проболталась. Да и я заметила бы ее мучения, потому что
по-другому словесное воздержание и не назовешь.
