Дзигоро развел руками, демонстрируя, что сказал правду.
– Но если ты не убьешь одного из нас, мы убьем тебя, – заметила пантера.
Она уселась, грациозно обернув лапы хвостом и чуть сощурив зеленые глаза. Дзигоро догадался, что перед ним – самка, и не просто самка, а царица среди больших кошек. Ее манеры были утонченно-аристократичны.
– Зачем вы ищете смерти? – спросил Дзигоро.
– Смерть одного из нас освободит других, – отозвался обезьяно-питон, впервые подавая голос.
– И кого из вас я должен убить?
– Кого сможешь. Мы все опасны.
– Я это заметил, – кивнул китаец, – но, видите ли, создания, Будда хранит меня, пока мои руки чисты, пока кровь не осквернила мой порог и мой очаг.
– Так что, ради чистоты твоих рук мы должны всю оставшуюся жизнь носить звериные шкуры? – прошипела пантера. – Очень галантно! Ведь мы такие же люди, как и ты! Неужели ты этого не понял?
– Почему бы вам не найти кого-нибудь другого? – спросил Дзигоро, чувствуя мучительную вину перед этими несчастными созданиями.
– В тебе есть Сила, – отозвался крысеныш, – когда человек, владеющий Силой, проливает кровь, сдвигаются мировые колеса, и все становится возможным.
– Кто вам наплел такую чушь? – возмутился Дзигоро. – Мир не нужно переворачивать, он устроен правильно и мудро. Это у того, кто думает иначе, мозги расположены вверх дном!
Питон метнулся к китайцу и приблизил к его лицу сморщенную обезьянью морду. Глаза его горели диким огнем.
– Мы тоже часть мира, человек. Не находишь ли ты, что я устроен правильно и мудро?
– Нет, – признал Дзигоро, – но в этом виноват не тот, кто хранит Равновесие, а тот, кто его нарушил.
– И ты позволишь нам остаться такими? Умоешь руки и скажешь: «Мне жаль, но я в этом не виноват. Идите и спросите с виноватого?!», – с иронией осведомилась пантера. – Моя пещера с краю – ничего не знаю. Я только храню равновесие. Разбирайтесь сами. Очень удобная позиция. А тебе не кажется, мудрец, что это позиция труса?
Дзигоро опустил голову. Он чувствовал свою правоту и знал, что ни в чем не провинился ни перед Буддой, ни перед Ахура-Маздой-Жизнеподателем, ни перед другими светлыми богами. Он жил так, как заповедовал ему Учитель, и считал это правильным. Но и в словах большой кошки была своя правда.
– Мне не разрешить этой загадки, – смиренно признался Дзигоро. – Убить вас я не могу. Вскоре я отправляюсь в путь, в княжество Тай-Цзон, что на юго-западе Китая. Там живет мой Учитель, и он – мудрейший из людей. Если хотите – я возьму вас с собой.
– Мне не дойти, – тихо отозвался питон, – я – неудачный зверь. Я не могу есть и живу лишь потому, что бедный питон был сыт тогда, когда его настигла смерть. Но этого запаса не хватит на дорогу до Китая…
Пантера холодно сощурилась.
– Ты все время стараешься уйти от ответственности. Спихнуть ее то на египтянина, который нарушил любимое тобой Равновесие, то на Учителя, который достаточно мудр, чтобы вынести это бремя. Но ты немножко опоздал, человек.
– Что ты хочешь сказать, создание? – встревожился Дзигоро.
Пантера замерла, словно прислушиваясь к чему-то. И китаец почувствовал, как ветер сорвался с горных вершин, неся с собой что-то неотвратимое и непонятное. Шум невысокой травы заглушил на миг все живые голоса природы. Голос пантеры прозвучал как приговор:
– Твой порог уже осквернен, – произнесла она медленно, с некоторой торжественностью, – на твоем пороге пролита кровь… Двери открыты, человек, и тебе придется в них войти…
– Ты был хранителем Равновесия, но Равновесия больше нет, – добавил крысеныш.
– Тебе больше нечего хранить, – вставил питон с головой обезьяны.
– Тебе придется выбрать и принять ответственность за свой выбор, произнесла пантера. – Это случится очень скоро. Мы подождем. У нас еще есть время. Немного, но есть.
С этими словами большая кошка отступила, давая дорогу, и длинным грациозным прыжком метнулась в заросли кустарника. С едва слышным шорохом исчез питон. Дзигоро взглянул на плоский камень. Крысеныша не было. Кошмарные звери и еще более кошмарный разговор словно привиделись ему.
Дзигоро пожал плечами и неожиданно вспомнил слова пантеры: «Твой порог уже осквернен. На нем пролита кровь».
Китаец заторопился, перепрыгивая с камня на камень и поглядывая на солнце, клонившееся к западу.
* * *
Хищная звериная натура вновь властно заявила о себе. Псу захотелось убить. Убить, но не ради убийства, нет, он хотел есть. А что может быть вкуснее свежего, еще теплого мяса? Варварская душа Йонарда жаждала схватки, в которой он одержал бы победу и добыл себе пищу. А раз задумав что-нибудь, он делал это обязательно. Борьба за существование среди себе подобных с себе подобными – разве не этим он занимался, когда был человеком? Что же изменилось? Разве дело только в том унижении, которое Йонард пережил по воле прихвостня Сетха и не расплатился за это. А долго быть в должниках Йонард не любил – ни к чему хорошему это обычно не приводило, разве к такому же голодному беспокойству, которое заставляло его отправляться на поиски все новых и новых приключений, чем он как раз и занимался в данный момент. Для бродяги поиски пищи и жилища – это всегда приключения. И начатое им дело, судя по всему, подходило к этому.
Он осторожно двигался по незнакомой местности. Прислушивался, приглядывался, обнюхивая попадавшиеся на пути следы. Потревоженная змея, извиваясь, выползла из-под камня. Пес отскочил в сторону. С любопытством посмотрел на гадину и пошел прочь. Что толку с нее? Мяса-то в ней – одно название. Да и потом ядовитая, стерва, того и гляди укусит. Так или примерно так размышлял голодный зверь. Навстречу стали попадаться редкие кусты. Эта перемена обрадовала его. И, оживившись, пес затрусил дальше.
Пейзаж заметно менялся. Все чаще попадались на пути раскидистые кусты колючек. Показались и тонкие деревца акаций с тусклой желто-зеленой листвой. Йонард был уверен, что без обеда он не останется. Жизнь бездомного скитальца научила многому, так что с дороги сбиться – это вряд ли. Миновав последнюю каменистую гряду, пес наконец-то увидел заросли акаций – до них было не больше четверти лиги. Сущая ерунда для здорового пса. Вперед!
Охотничий инстинкт подсказывал ему, что там он найдет добычу. Пес почувствовал, как в желудке заурчало от нестерпимого голода, и лапы сами понесли его туда… Он бежал по открытой местности, невольно радуясь травке, пробивавшейся сквозь песок и камни. Небесное светило спешило занять свое место, даря свою любовь и нежность всему живому и согревая воздух. Утренняя прохлада сменялась теплом, тепло жарой, жара зноем. А Йонард бежал. Ему казалось, он бежит уже целую вечность, а долгожданные заросли все не приближаются. Сомнения закрались в его разгоряченный мозг, уж не желаемое ли он принял за действительность?
Свежий ветер донес до него далекий, едва различимый звук. Йонард остановился. Навострил уши, прислушиваясь. Теперь он гораздо явственней различил песню ветра. Щуря глаза от напряжения, пес заметил на горизонте маленькую точку.
