Вечером Маргарита пригласила меня к себе, и я, войдя к ней в спальню, сразу подсела поближе, ожидая, когда с нее снимут тесный головной убор, облегавший голову и низко спускавшийся на уши, расплетут ей косы и расчешут волосы. Когда служанки удалились, она спросила:
— Как вы думаете, когда они вернутся домой?
— Через неделю? — предположила я. — Если, конечно, все пойдет хорошо.
— А почему что-то может пойти нехорошо?
Я покачала головой. Я не понимала, что ее так терзает, почему она не чувствует себя счастливой, почему все время так возбуждена и встревожена — с того самого дня, как весь этот план ей впервые разъяснил герцог Сомерсет. Я не понимала, почему этот дворец, в котором всегда всем было так уютно и комфортно, кажется ей таким холодным и пустынным. Я не понимала, почему она выбрала для чтения вслух именно эту историю о сыне и наследнике, который тает без следа, так и не успев обрести наследство.
— Не знаю, — ответила я и тоже отчего-то ощутила легкий озноб. — Но я очень надеюсь, что все будет хорошо.
— Ладно, я спать хочу! — сердито заявила Маргарита. — А утром мы отправимся на охоту и постараемся немного развеселиться. Вы сегодня плохая компаньонка, Жакетта! Ступайте к себе и тоже ложитесь спать.
Но спать я не легла, несмотря на ее приказ, хоть и согласилась, что сегодня и впрямь была для нее никуда не годной собеседницей. Я подошла к окну и широко распахнула деревянные ставни; передо мной расстилались луга, залитые лунным светом, и длинная серебристая лента реки, и я подумала: ну почему в такой теплый майский вечер мне так печально, так тяжело на душе? Ведь май в Англии — самый лучший месяц в году, да и муж мой вскоре ко мне вернется, и ему больше не будет грозить страшная опасность в осажденной крепости, как прежде, и король наш обрел теперь свою прежнюю силу и красу, а его враг вот-вот будет окончательно побежден…
А на следующий день, ближе к вечеру, мы получили поистине ужасные известия, хотя толком никто ничего не мог разобрать. Мы приказали привести гонцов к королеве и принялись их допрашивать; мы старались выяснить что-то у тех, кто после какой-то кровопролитной схватки был взят в плен; этих людей тоже привели в королевские покои, и мы, выслушав их невнятные рассказы о случившемся, срочно выслали несколько человек на разведку. Они устремились по северной дороге в сторону Сент-Олбанса, где герцог Йоркский, явно не собиравшийся покорно являться в суд и слушать, как его объявят предателем, собрал армию. Он требовал у короля отстранить от должности его, Йорка, врагов и взять управление государством в свои руки, дабы соблюсти интересы всего населения нашей старой доброй Англии, а не только Дома Ланкастеров.
Один из пленных поведал, что на узких улочках Сент-Олбанса творилось нечто невообразимое. Вроде бы кто-то поднял мятеж, но сам он не сумел понять, кто именно и на чьей стороне перевес, поскольку был ранен, и его попросту бросили, и никто даже не подумал ему помочь.
— Вот что сразу лишает простого солдата мужества, — проворчал он, одним глазом косясь на королеву. — Начинает казаться, что и лорду твоему нет до тебя никакого дела. Нехорошо это, когда лорд бросает своих раненых на поле боя!
Вскоре прискакал верхом очередной гонец с новостью, что началась самая настоящая война: король велел поднять свой боевой штандарт, и герцог Йорк двинулся в атаку, но атака эта была сорвана. Королева даже вскочила, в страшном волнении прижимая руку к сердцу. Но к вечеру вернулся тот гонец, которого мы посылали в Лондон, и сообщил, что, судя по тому, что он успел увидеть на улицах, главный бой разразился между сторонниками герцога Сомерсета и сторонниками графа Уорика. Армия Уорика с боем прошла через пригороды, преодолевая невысокие садовые ограды, курятники и свинарники, и добралась до центра города, обойдя баррикады и появившись с той стороны, откуда их никто не ждал. Они обрушились на войско Сомерсета как снег на голову и повергли его в беспорядочное бегство.
Королева металась по своим покоям вне себя от бешенства. Сил ждать новых сведений у нее не было; она прямо-таки сгорала от нетерпения. Фрейлины жались по углам и помалкивали. Я остановила в дверях няньку, которая привела маленького принца, и сказала Эдуарду, что сегодня поиграть с мамой он не сможет. Нам совершенно необходимо было понять, что там происходит, мы никак не могли уяснить для себя истинное положение дел. Королева послала еще гонцов в Лондон, а троих отправила в Сент-Олбанс с личным письмом герцогу Сомерсету. После этого оставалось только ждать. Ждать и молиться за нашего короля.
Наконец, когда уже совсем стемнело и слуги начали зажигать свечи, тихо переходя от одного канделябра к другому, стража, распахнув двери, провозгласила:
— Королевский гонец!
Маргарита вскочила на ноги, и я тут же подошла к ней. Ее била легкая дрожь, но на лице читались только спокойствие и решимость.
— Идите сюда и докладывайте! — велела она гонцу.
Тот, широко шагая, направился к ней, снял шляпу, преклонил перед нею колено и произнес:
— Его милость, наш король Генрих, распорядился передать вам это.
И он разжал ладонь и протянул кольцо. Маргарита кивнула мне, я выступила вперед и взяла кольцо.
— Что же еще король велел передать мне?
— Его милость, наш король, желает вам здравия и посылает свои благословения принцу.
Маргарита молча кивнула.
— А еще он велел передать, что пребывает в отличной компании — весь вечер с ним рядом его ближайший родственник герцог Йорк; и вместе с ним его милость, наш король, намерен завтра вернуться в Лондон.
Королева так долго не решалась выдохнуть, что теперь воздух выходил у нее из легких со странным негромким шипением. А гонец продолжал:
— Наш король заклинает вас, ваша милость, хранить доброе расположение духа; он уверен, что Господь все устроит, и все будет хорошо.
— А что же сражение?
Гонец быстро на нее посмотрел.
— Его милость ничего не приказывал передавать относительно исхода сражения.
Прикусив нижнюю губу, Маргарита уточнила:
— Что-нибудь еще?
— Да, король просил, чтобы вы, ваша милость, и все придворные возблагодарили Господа за его сегодняшнее спасение от страшной опасности.
— Мы непременно так и поступим, — спокойно промолвила Маргарита.
И я была так горда тем, как сдержанно и достойно она ведет себя, что даже ласково погладила ее по спине. Она тут же повернулась ко мне и прошептала:
— Задержите его, когда он выйдет отсюда. Ради всего святого выясните, что там происходит. — Затем она повернулась к своим дамам и по-прежнему ровным тоном произнесла: — Я прямо сейчас направлюсь в часовню и помолюсь Господу за спасение моего мужа и нашего короля; вы все можете пойти вместе со мной.
И она впереди всех двинулась к часовне, так что придворным осталось только последовать за нею. Гонец тоже пристроился было к процессии, однако я ухватила его за рукав и оттащила назад, словно норовистую лошадь, желавшую бежать за стадом. Тем самым я предупредила любую возможность для кого бы то ни было перехватить столь важный источник сведений.
