Мой дядя Луи в епископской ризе, с митрой на голове покружил по комнате, покачивая кадилом, благословляя каждый угол и желая мне счастья и здоровья, а более всего — много-много деток, рожденных в великом союзе Англии и Люксембурга. «Аминь, — ответила я, — аминь», но дядя, судя по всему, меня не слышал; мне казалось, что он так никогда и не перестанет махать своим кадилом. Тут снизу, из зала, донеслись громкие мужские голоса, смех, пронзительный вой труб и грохот барабанов, и в спальню ввели моего жениха, старого герцога Бедфорда.
Его, собственно, не ввели, а внесли на плечах под оглушительные вопли «Ура! Ура!» и поставили на ноги лишь на пороге спальни, явно намереваясь ввалиться туда следом за ним. Сотни людей в коридоре и в иных помещениях за дверями спальни с любопытством вытягивали шеи, чтобы увидеть, что там творится, крича другим, чтоб проходили скорее. Ворвался шут с зажатой в руке погремушкой из бычьего мочевого пузыря; тыча рукой в сторону кровати, он заявил, что постель должна быть достаточно мягкой — так герцогу будет легче на нее приземляться. Его слова вызвали дружный хохот, который волной выкатился из спальни и долго еще раздавался за ее пределами и даже внизу, в зале, поскольку острота, видимо, была сказана не один раз. Затем шут велел девушкам разжечь пожарче огонь в очаге, чтобы постель стала «еще горячей», и принести в спальню кувшин со свадебным элем, ведь герцога вскоре, вполне возможно, начнет мучить жажда, а если он встанет среди ночи… «Встанет он среди ночи!..» — громко повторил шут, и все снова рассмеялись.
Трубы опять оглушительно взвыли, и мой отец произнес: «Ну что ж, оставим их, и да благословит их Господь! Спокойной ночи, мои дорогие!» Мать поцеловала меня в лоб, затем — ее фрейлины, затем — добрая половина вломившихся в спальню гостей. Мать сама подвела меня к брачному ложу и помогла мне устроиться. Я сидела, опершись о подушки и застыв, как резной деревянный болванчик. По другую сторону кровати раздевался герцог; синеглазый оруженосец принимал его одежды, потом откинул простыни и поддержал хозяина, пока тот забирался в постель. На меня оруженосец не смотрел; и я продолжала хранить неподвижность, точно кукла, одной рукой крепко сжимая под самым подбородком ворот ночной рубашки.
Теперь мы с герцогом находились на кровати бок о бок, но и не думали ложиться, а сопровождающие всё никак не расходились, всё смеялись, всё шутили, всё желали нам добра, пока мои отец и дядя чуть ли не силой выпроводили их за дверь. Но и за закрытой дверью нам были отлично слышны их громкие голоса — они пели, спускаясь по лестнице, требовали еще вина, поскольку они хотят выпить за здоровье счастливых жениха и невесты, а также «смочить головку младенцу», который, если на то есть Божья воля, будет зачат в первую же брачную ночь.
— Ты как, Жакетта? — обратился ко мне герцог, когда в комнате наконец относительно стихло и свечи стали гореть ровнее, поскольку двери были затворены.
— Хорошо, милорд, — отозвалась я.
Однако сердце у меня в груди стучало так сильно, что я боялась, как бы он не заметил этот стук. Страшнее всего было то, что я понятия не имела, как мне себя вести и что я должна делать. Опасалась я и того, чего же потребует от меня мой супруг.
— Можешь ложиться и спокойно спать, — тяжело обронил он, — сам я пьян и до смерти устал. Надеюсь, ты будешь счастлива со мной, Жакетта. А я постараюсь быть тебе добрым мужем. Ладно, ложись и спи. И я тоже буду спать, поскольку напился как сапожник.
Он нырнул под одеяло, повернулся на бок, словно не видел нужды ни действовать, ни что-то еще обсуждать, и через несколько секунд уже храпел так громко, что я испугалась, как бы его не услышали внизу. Я же еще долго лежала без сна, боясь даже пошевелиться. Но потом, когда дыхание герцога стало более глубоким и замедленным, а храп сменился ровным негромким гудением и сонным ворчанием, я все же решилась: выскользнула из постели и сделала добрый глоток свадебного эля — ведь, в конце концов, это все-таки моя свадьба! Затем задула свечи, вернулась в теплую кровать и легла, с изумлением чувствуя рядом с собой огромную тушу столь мало знакомого мне спящего мужчины.
Мне казалось, что я глаз до утра не сомкну. Снизу по-прежнему доносились крики и громкое пение; наконец гости с шумом высыпались во двор, вразнобой приказывая слугам принести факелы и показать место для ночлега. Мой новоиспеченный муж мерно рокотал рядом, его храп напоминал рев медведя, угодившего в медвежью яму-ловушку — был таким же бессмысленно громким и угрожающим. Я думала о том, что вряд ли еще когда-либо в жизни мне доведется спать рядом с другим таким же могучим и могущественным человеком; и под жужжание подобных мыслей, под аккомпанемент собственных недовольных вздохов по поводу подобного соседства в постели и того, насколько все-таки со мной несправедливо поступили, я как-то незаметно погрузилась в сон.
Проснувшись, я обнаружила, что герцог уже не спит. Он одевался, натягивал штаны; под его белой льняной рубашкой, распахнутой на груди, виднелось обширное брюхо и мясистая волосатая грудь. Я села в постели, покрепче стиснув у горла ворот ночной рубашки.
— Милорд…
— Доброе утро, женушка! — с улыбкой приветствовал он меня. — Хорошо ли спала?
— Да, — отозвалась я. — И вы, по-моему, тоже.
— Я храпел? — весело спросил он.
— Немножко.
— Куда там — немножко! Наверняка грохотал, точно гром небесный, ведь так?
— Ну, в общем, да.
Он усмехнулся.
— Ничего, ты привыкнешь. Анна говаривала, что у нее такое ощущение, будто она живет у моря и вечно слышит прибой. А к постоянному шуму, как известно, привыкаешь. И тогда будит уже не шум, а внезапно наступившая тишина.
При упоминании об Анне, моей предшественнице, я невольно вздрогнула и моргнула.
Обойдя кровать и оказавшись на моей стороне, он тяжело плюхнулся прямо мне на ногу.
— Ох, извини!
Я подвинулась, и он снова уселся.
— Послушай, Жакетта, я значительно старше тебя. Должен признаться сразу: я не смогу подарить тебе сына. Я вообще никому не смогу подарить ребенка. Мне очень жаль, но это так.
Легко вздохнув, я ждала, какую еще ужасную новость он сообщит. Я-то решила, что он женился на мне ради рождения наследника. Зачем еще мужчине молодая жена? Но он ответил на этот вопрос мгновенно, еще до того, как я задала его.
— И невинности я тебя не лишу, не бойся, — тихо произнес он. — Во-первых, потому, что я больше уже не мужчина, так что при всем желании сделать этого не смогу, а во-вторых, я и не хочу заниматься этим с тобой.
Мои пальцы невольно еще сильнее сжали ворот рубашки. Моя мать будет возмущена и оскорблена, как только узнает об этом. Еще хуже воспримет это мой отец.
— Милорд, мне, право, очень жаль… Значит, я не нравлюсь вам?
Он хохотнул.
— Разве ты можешь не нравиться мужчине? Ты самая восхитительная девушка во Франции, Жакетта. Но я выбрал тебя не только из-за твоей исключительной красоты и юности. Есть и иная причина. Видишь ли, я хочу предложить тебе нечто куда более важное и интересное, чем делить со мной постель. Да стоит мне приказать, и любая французская девушка… Но ты, безусловно, заслуживаешь значительно большего. Разве тебе самой это не известно?
