Руан, Франция, сентябрь 1435 года
В течение всего долгого лета, которое мы провели в Руане, герцог совещался со своим юристом и теми старыми советниками, которые помогали ему править Францией в течение всех тринадцати лет его регентства. Каждый день в наш дом прибывали гонцы с мирных переговоров, которые проходили в Аррасе; и каждый день герцог требовал, чтобы ему докладывали, какие были достигнуты успехи. Ведь и сам он выдвинул немало важных идей: предложил юному королю Англии заключить брак с французской принцессой, дабы разрешить конфликт вокруг французской короны; предложил арманьякам весь юг Франции — он попросту не смог бы предложить им большего! — однако они потребовали, чтобы англичане отдали им всю Францию, отрицая их законные права, словно англичане и не сражались за эти права почти целое столетие! Каждый день мой супруг придумывал новый вариант соглашения, новый способ составления мирного договора, и каждый день его гонцы мчались по широкой дороге из Руана в Аррас, а он сидел у окна замка и следил за тем, как заходит солнце. А однажды вечером я увидела, как его гонец галопом выехал со двора, но направился не в Аррас, а в Кале. Оказалось, что мой муж послал за Ричардом Вудвиллом, а потом послал и за мной.
Юристы принесли его завещание, и он приказал сделать следующие изменения: все его земли без права отчуждения должны были перейти к его племяннику и наследнику по мужской линии, юному королю Англии. Печально улыбнувшись, Бедфорд сказал:
— Не сомневаюсь, что ему эти земли чрезвычайно нужны. В королевской казне не осталось ни гроша. Однако не сомневаюсь я и в том, что все это богатство он растратит впустую. Он всегда слишком легко отдавал, всегда был слишком щедрым мальчиком. Но эти земли должны принадлежать ему по праву, а уж королевский совет, возможно, все-таки присоветует ему что-нибудь разумное. Помоги ему, Господи, выбрать верный совет среди тех, что станут давать ему мой брат и мой дядя.
Мне супруг оставил треть своего состояния — мою вдовью долю.
— Милорд… — заикаясь, начала я.
— Это твое. Ты была мне женой, доброй женой, и никак не заслуживаешь меньшего. И пока ты носишь мое имя, это богатство принадлежит тебе.
— Милорд, я не ожидала…
— Нет. И я не ожидал. Если честно, я никак не ожидал, что мне так скоро придется составлять завещание. Но таково твое право, и такова моя воля — ты должна получить то, что тебе причитается. Кроме того, я оставлю тебе мои книги, Жакетта, мои прекрасные книги. Теперь они твои.
Книги! Для меня это было настоящее сокровище. Я упала на колени возле постели мужа и прижала его холодную руку к щеке.
— Спасибо. Ты знаешь, что я непременно стану читать их и буду бережно их хранить.
Он кивнул.
— Где-то в этих книгах, Жакетта, в одной из них, есть ответ, которого ищут все люди на свете. Рецепт вечной жизни, рецепт чистой, живой воды, рецепт превращения всякого мусора и любого «темного вещества» в золото. Возможно, изучая эти книги, ты найдешь этот рецепт, только меня на этом свете уже не будет.
Глаза мои были полны слез.
— Не говори так, господин мой!
— А теперь ступай прочь, детка, — мягко промолвил он. — Мне еще нужно все подписать, а потом немного отдохнуть.
Я склонилась перед ним в реверансе и тихонько покинула комнату, оставив его наедине с юристами.
Он не позволял мне навестить его до полудня следующего дня, и, хотя прошло совсем немного времени, он явно предчувствовал: его смерть уже близко. Его темные глаза совсем потускнели, крючковатый нос казался особенно большим на исхудавшем лице; судя по всему, силы почти оставили его.
Герцог сидел в своем кресле, огромном, как трон, и повернутом к окну, чтобы видеть дорогу в Аррас, где все еще продолжались непростые мирные переговоры. Солнце, клонящееся к западу, светило в окно, и все вокруг было залито его сиянием. И я вдруг подумала: «А что, если это его последний вечер? Что, если и он уйдет вместе с солнцем?»
— Именно здесь я впервые увидел тебя, в этом самом замке, помнишь? — спросил он, наблюдая, как солнце погружается в золотистые облака на горизонте и в небе появляется бледный призрак луны. — Да, в этом самом замке, в вестибюле. Мы все тогда прибыли на процесс этой Орлеанской Девственницы, помнишь?
— Помню.
Я даже слишком хорошо все это помнила, но никогда не упрекала его за смерть Жанны, хотя себя упрекала множество раз — ведь я так и не смогла выступить в ее защиту.
— Странно. Я должен был прибыть сюда, чтобы сжечь одну девственницу, а потом найти другую, — продолжал он. — Я сжег ее как ведьму, но ведь и ты была нужна мне из-за своих колдовских способностей. Странно все это. Я сразу захотел получить тебя, как только увидел. Но ты была мне нужна не как жена, ведь тогда я был женат на Анне. Ты была мне нужна как самое драгоценное сокровище. Я верил, что ты обладаешь даром предвидения, я знал, что твоей прародительницей была Мелюзина, и надеялся, что, возможно, ты сумеешь раздобыть для меня философский камень.
— Прости, — отозвалась я. — Прости, что я не обладаю достаточным мастерством…
— Ах… — отмахнулся он. — Этому не суждено было осуществиться. Возможно, если бы у нас было больше времени… Но ты действительно видела корону, верно? И некое сражение? И королеву на коне, подкованном задом наперед? Это ведь означало победу моего Дома? И то, что мой племянник и его потомки будут бесконечно долго продолжать нашу королевскую линию?
— Да, — подтвердила я, желая его подбодрить, хотя сомнения терзали меня. — Да, я видела твоего племянника на троне, и он точно удержит Францию в своей власти. Он не утратит власть над Кале.
— Ты уверена?
Это я, по крайней мере, могла ему обещать.
— Да, я уверена, что Кале он не потеряет.
Герцог кивнул, помолчал, потом очень тихо произнес:
— Жакетта, не могла бы ты снять с себя платье?
Я была настолько удивлена, что даже слегка вздрогнула и отступила назад.
— Снять платье?
— Да, и белье тоже. Все с себя снять.
От растерянности мое лицо запылало.
— Ты хочешь видеть меня обнаженной?
Он кивнул.
— Прямо сейчас?
— Да.
— То есть при свете дня?
— Да, в закатных лучах.
Что ж, выбора у меня не было.
— Как тебе угодно, господин мой.
Поднявшись, я развязала тесемки на верхнем платье и позволила ему упасть к моим ногам. Я перешагнула через него, страшно стесняясь, и небрежно отбросила его в сторону. Затем сняла свой причудливо украшенный головной убор и тряхнула головой. Мои светлые косы тут же рассыпались по плечам, упали мне на лицо, окутав все мое тело, точно вуалью, и только тогда я решилась выбраться из тончайшей шелковой сорочки и теперь стояла перед мужем совершенно голая.
