— Что ты сказала?
— Я беременна, — спокойно повторила я. — По крайней мере, уже месяц.
— Что ты говоришь?
— Я говорю, что у нас, скорее всего, будет девочка, — продолжала я. — И родится она в самом начале следующего лета.
— Какая девочка? — все еще ничего не понимая, пролепетал он.
Я уже с трудом сдерживала рвущийся наружу смех, и его перепуганное лицо ничуть меня не обескураживало.
— Любимый мой, — терпеливо промолвила я, — успокойся и радуйся. Я ношу твоего ребенка. И ничто на свете не могло бы сделать меня более счастливой, чем это. Для меня это начало всего. Наконец-то я стала настоящей, земной женщиной! Я стала плодородной почвой, в которой прорастает твое семя.
Он уронил голову на руки и воскликнул:
— Значит, я все-таки стал причиной твоего падения! Господь, может, и простит меня за мою любовь к тебе, но сам я никогда себя не прощу. Ведь я люблю тебя больше всего на свете, однако из-за меня вся твоя жизнь пойдет под откос.
— Ничего подобного, — возразила я. — Не надо думать о каких-то бедах и несчастьях. Все чудесно. Этот ребенок станет решением всех наших проблем. Мы поженимся, и тогда…
— Теперь нам непременно придется пожениться! — перебил он. — Иначе ты будешь опозорена. Но если мы поженимся, ты впадешь в немилость, будешь обесчещена. Господи, в какую же ловушку я угодил! В какую ловушку я вовлек тебя!
— Вовсе нет, — заметила я. — Это как раз и есть выход из ловушки, ведь теперь никто не заставит нас отказаться от брака, особенно если выяснится, что мы уже обменялись клятвами и ждем ребенка. Королевский совет, моя мать, сам король — им всем придется с этими обстоятельствами смириться. И даже если это им будет не по нраву — что ж, тем хуже для них. Как-нибудь переживут. Ходят слухи, что и мать нашего короля вышла замуж за Оуэна Тюдора
[32]
без разрешения…
— И впала в немилость! Она, королева, спала со своим дворецким! С тех пор она больше уже никогда не вернулась ко двору. А ее собственный сын
[33]
изменил земельный закон, дабы предотвратить возможность подобного поступка для вдов из королевского семейства. И к тебе этот закон вполне применим.
— Екатерина Валуа все это отлично пережила, — спокойно произнесла я. — Она родила в новом браке двух красивых сыновей, единоутробных братьев короля, ставших его любимцами. Ричард, я не могу без тебя жить. И ни за кого другого я замуж не пойду. Страсть свела нас и сделала любовниками, а теперь любовь велит нам стать мужем и женой.
— Я не хочу быть причиной твоего краха, — упрямился Вудвилл. — Прости меня, Господи, ведь я по-прежнему страстно желаю тебя, Жакетта. Однако не желаю твоей погибели. Я всегда презирал Оуэна Тюдора за то, что он обрюхатил королеву, хотя должен был бы служить ей; я презирал его, поскольку он погубил женщину, во имя которой должен был бы пожертвовать собственной жизнью, — и вот теперь я сам оказался столь же эгоистичным! Нет, я должен немедленно уехать отсюда. Отправиться в крестовый поход. Или же пусть меня повесят за измену.
Выдержав довольно долгую паузу, я подняла к нему лицо и посмотрела на него глазами, чистыми и прозрачными, как лесное озеро.
— Ах, Ричард, неужели я ошиблась в тебе? Неужели я так долго заблуждалась? Неужели ты не любишь меня? Неужели не хочешь на мне жениться? Неужели собираешься от меня отказаться?
Он упал на колени.
— Богом клянусь, ты мне дороже всех на свете! И я, конечно же, мечтаю жениться на тебе, и всем сердцем люблю тебя.
— В таком случае я готова стать твоей женой, — весело заявила я. — И буду совершенно счастлива в этом качестве.
Вудвилл покачал головой.
— Для меня было бы великой честью взять тебя в жены, любовь моя, и это куда больше того, чего я заслуживаю. Но я так боюсь за тебя! — Его лицо исказилось, словно ему было больно. — За тебя и за нашего ребенка! — Он нежно коснулся ладонью моего живота. — Боже мой, ребенок! Отныне я должен хранить и беречь вас обоих. О вас обоих заботиться, вас обоих любить…
— Я стану Жакеттой Вудвилл, — мечтательно промолвила я, пробуя это имя на вкус. — Жакеттой Вудвилл. А ее будут звать Элизабет Вудвилл.
— Элизабет? Ты уверена, что это девочка?
— Уверена. И ее имя — Элизабет. Она будет первой из множества наших детей.
— Если только мне не отрубят голову за предательство.
— Тебе не отрубят голову. Я поговорю с королем; и поговорю с королевой Екатериной, его матерью, если будет нужно. Не беспокойся; мы будем счастливы.
Когда в ту ночь он покидал меня, я чувствовала, что душа его по-прежнему не знает покоя, а разум мечется между радостной возможностью жениться на мне и тяжкими угрызениями совести, поскольку он уверен, что навлекает на меня беду. После его ухода я села у окна, положила руку на живот и посмотрела на луну. Молодая луна была еще в первой четверти — самая удачная фаза для любых начинаний, для пробуждения надежд, для того, чтобы вступить в новую жизнь. Вдруг мне захотелось раскинуть карты, и я достала подаренную бабушкой колоду. Я разложила карты перед собой рубашкой вверх, и пальцы мои наугад вытащили одну — это оказалась самая любимая моя карта: «Королева кубков», королева воды и любви, карта самой Мелюзины, говорящая о нежной любви и способности предвидеть события. Девушка, которой соответствует эта карта, обычно сама становится королевой, причем королевой любимой.
— Я выйду замуж за твоего отца, — обратилась я к той маленькой искорке зарождающейся жизни, что уже таилась во мне. — И я знаю, что когда ты появишься на свет, то будешь поистине прекрасна, ведь твой отец — самый красивый мужчина в Англии. Но вот что мне действительно интересно: как ты распорядишься своей судьбой и как далеко сумеешь продвинуться по жизненному пути, прежде чем тебе станет окончательно ясна главная твоя цель, прежде чем ты встретишь того, кого полюбишь всем сердцем, и поймешь, какой именно жизни хочешь.
Графтон, Нортгемптоншир, осень 1436 года
Мы ждали до тех пор, пока королевский двор не начал постепенно возвращаться в Лондон. Сами мы в то время оставались в Нортгемптоне, и однажды рано утром, когда мои фрейлины крепко спали, я выскользнула из своих покоев и встретилась с Ричардом на конюшне. Он уже успел причесать и оседлать мою Мерри, да и его конь тоже был полностью готов, так что мы выехали со двора и отправились по проселочной дорожке в его родную деревню Графтон. Там в полном одиночестве жил, удалившись на пенсию, один священник, добрый друг его семьи, а неподалеку от господского дома находилась маленькая часовня. В часовне нас ждал отец Ричарда; лицо его было одновременно суровым и взволнованным; с собой он привел троих свидетелей. Пока Ричард ходил за священником, его отец, помогая мне спешиться, напрямик спросил: