И я вдруг вспомнила Жанну и тот знак, которому она тогда научила меня, начертав его в воздухе указательным пальцем: круг, означающий, что все на свете есть прах. Я изобразила в воздухе этот знак и сказала Маргарите:
— Вот, это тоже символ колеса Фортуны. Вы вытащили карту с этим символом. Вы настаивали на толковании, и я объяснила вам, что значит эта карта. Она говорит, что, хоть все мы и стремимся к победе и славе, нужно научиться терпеть и те невзгоды, что выпадают на нашу долю. Нужно научиться справляться с любыми бедами и несчастьями, с одинаковым равнодушием принимая и горести, и удачи. Такова мудрость жизни.
Взглянув на ее хорошенькое личико с потупленными глазами, я поняла, что до мудрости жизни ей сейчас нет никакого дела. А потому прибавила:
— Впрочем, ваша милость, очень возможно, что вам и повезет.
Тичфилдское аббатство, Гемпшир, лето 1445 года
Сперва ей действительно повезло. Она встретилась с королем, и они друг другу понравились — а почему бы им было друг другу и не понравиться, привлекательному двадцатитрехлетнему молодому человеку, больше, правда, похожему на мальчика своим хрупким, деликатным сложением, унаследованным от матери-француженки,
[39]
и юной волевой красавице на восемь лет его младше. Граф Саффолк, сопровождавший Маргариту Анжуйскую при переезде в Англию, был ею попросту очарован и предполагал, что они с Генрихом отлично подойдут друг другу: ее страстность и внутренний огонь будут смягчены его нежностью и добротой, а он позаимствует у нее решительность и мужество.
Их брак был заключен в аббатстве Тичфилд, и месса, которую там отслужили, в полной мере отражала спокойную и серьезную натуру молодого английского короля. Я подозревала, что Маргарита предпочла бы более пышную и торжественную свадьбу, но для этого в казне попросту не было денег; так или иначе, а король довольно твердо заявил, что брак заключается только между женихом и невестой, а свидетель тому — один лишь Господь Бог.
Поистине ужасным было то, что духовник Генриха, епископ Айскау, проявив невероятную глупость и бестактность, перед бракосочетанием предупредил нашего в высшей степени серьезного молодого короля, что ему ни в коем случае не следует поддаваться зову плоти и посещать спальню супруги исключительно с целью произведения на свет наследников трона, а не похоти ради. И король, с раннего детства воспитанный почти одними мужчинами, страшно заботившимися о том, чтобы подольше сохранить его невинность, взял этот дурацкий совет на вооружение! В результате он, точно новообращенный монах, целую неделю даже не приближался к постели жены. А Маргарита, хоть и была еще очень молода, отнюдь не относилась к числу тех женщин, которые смиренно сносят любые выходки мужа, тем более подобное поведение. На следующее же утро после свадьбы она призвала меня к себе и, устроившись вместе со мной на уютном сиденье в оконном проеме, возбужденно прошептала:
— Я не нравлюсь ему. Как только все вышли из нашей спальни, он тут же встал с брачного ложа и полночи провел в молитвах, а потом осторожно, как мышка, прокрался в постель, лег рядом со мной и проспал до утра, почти не прикасаясь ко мне. Так что я осталась невинной, как и прежде. К чему же тогда была эта свадьба?
Я взяла ее за руки и постаралась успокоить:
— Ничего, все наладится. Вы должны быть терпеливы друг с другом.
— Но как же связующие мужа и жену супружеские узы, если брак не доведен до конца? — спросила она.
— Он доведет его до конца и совершит супружеский акт, ваша милость. А вам надо радоваться, что он не был груб, не проявил ни капли насилия.
— Да мужчина ли он? — оскорбленно прошипела она, явно не собираясь радоваться отсутствию насилия со стороны супруга.
— Ну конечно, мужчина. Он ваш муж и король, — заметила я. — Все будет. Полагаю, в течение недели он все сделает, как надо.
А про себя добавила: может, и сделает, если не случится какого-нибудь церковного праздника, если ему не нужно будет поститься, если он сможет исповедаться сразу же после совершения подобного «греха»… И упаси Боже, только не утром перед мессой, только не при дневном свете — он ведь так набожен!
— Но вы, ваша милость, когда он придет к вам, должны принять его без лишних слов и без жалоб.
Она тряхнула головой.
— Но я хочу, чтобы меня любили! Меня всегда все любили. Я хочу, чтобы и муж мой тоже меня любил. Любил страстно, как в балладе трубадура, как истинный рыцарь.
— Но он действительно любит вас и будет вас любить. Вот только… страсти в нем маловато.
Гнев отхлынул от ее сердца столь же быстро, как и нахлынул; она повернулась ко мне с озадаченным выражением лица.
— Но почему же он не возжелал меня в нашу первую брачную ночь?
Я пожала плечами:
— Ваша милость, наш король — человек, склонный к рефлексиям и очень религиозный. Он навестит вас, когда сочтет, что для этого настало подходящее время. И вы тогда должны быть к нему добры.
— Но кто же будет добр ко мне? — жалобно промолвила она.
Улыбнувшись, я ласково потрепала ее по щечке, словно она была моей младшей сестрой, а не моей королевой.
— Мы все будем добры к вам, — пообещала я. — И вы будете счастливы.
Лондон, лето 1445 года — лето 1448 года
Маргарите повезло, она была молода и красива и лондонцам понравилась сразу, так что они радостно приветствовали ее во время коронации. Надо сказать, она вызывала всеобщую любовь — я была не единственной, кто полюбил ее и старался оберегать от опасностей. Вокруг себя она собрала целую толпу людей, которые ее обожали. Меня же, свою главную подругу и конфидентку, она и вовсе никуда не отпускала. Она также очень привязалась к Алисе, жене Уильяма де ла Поля, и в первые годы своего замужества практически не расставалась с нами обеими, если не считать тех месяцев, которые я провела в Графтоне, родив еще двоих сыновей — Джона и Ричарда. Маленький Ричард появился на свет немного раньше срока и особенно нуждался в материнской нежности и заботе.
Впрочем, юная королева совершила и несколько весьма серьезных ошибок. Так, например, она настолько симпатизировала Уильяму де ла Полю, что в итоге настояла, чтобы именно он руководил королевским советом, и он — и без того уже человек весьма могущественный — благодаря ее расположению поднялся еще выше. Они оба выступали против дяди короля, герцога Хамфри Глостера, и сумели навлечь на него столько подозрений, что суд обвинил его в попытке предательски свергнуть родного племянника и захватить трон. Это настолько потрясло несчастного герцога, что он скончался еще до того, как его успели подвергнуть допросу. Мгновенно возник целый водоворот различных слухов и сплетен; многие утверждали, что «добрый герцог» не умер, а был жестоко убит, и не кем-нибудь, а Уильямом де ла Полем. Люди в открытую винили графа, тыкая в него пальцем. Потеряв последнего близкого родственника, молодой король стал искать поддержки у других советников; он также во всем советовался со своей молодой женой, и это было уж вовсе ни к чему — ведь Маргарита была совсем девчонкой, ничего толком об Англии не знала, да и, если честно, ни в чем на свете еще не разбиралась.
