— Благословляю тебя, дочь моя. Всегда оставайся чиста сердцем, и все твои желания исполнятся.
Она подняла голову и посмотрела на меня снизу вверх; ее серые глаза так и сияли.
— Надеюсь, что исполнятся, мама!
— А я так в этом и не сомневаюсь!
Лондон, весна 1452 года
Итак, мой муж стал командиром крепости в Кале, а я вернулась ко двору. Я прибыла туда холодным январским днем и обнаружила, что все только и обсуждают предательство герцога Ричарда Йоркского и то, что он якобы готовит всенародное восстание против своего кузена-короля, поскольку ненавидит его фаворита герцога Сомерсета.
Королева была настроена решительно: противника следовало встретить лицом к лицу и нанести ему сокрушительное поражение.
— Враг герцога Сомерсета, моего самого лучшего и надежного друга — это и мой враг, — отрезала Маргарита. — Этот Йорк требует судить Сомерсета за измену, но мне-то известно, кто здесь настоящий предатель! Что ж, теперь он показал свое истинное лицо и открыто признал, что выступает против короля.
— Он всего лишь просит, чтобы знатные лорды заступились за него перед королем, — спокойно возразила я. — Он хочет, чтобы они стали его посредниками и изложили королю его основные идеи. И, между прочим, он по-прежнему клянется в своей вам преданности.
Маргарита швырнула на стол манифест, разосланный Йорком по главным городам Англии.
— А это, по-вашему, что такое? Этот Йорк прямо заявляет, что наш король окружен врагами и злоумышленниками. Он обвиняет королевских советников во всех смертных грехах. В том числе и вас, и вашего мужа, а не только Сомерсета и меня.
— Меня-то он в чем обвиняет?
— Жакетта, если он осмелился обвинить меня в том, что я — любовница Уильяма де ла Поля, то почему бы ему не назвать вас ведьмой? Да он и глазом не моргнет!
Мне показалось, что в комнате сразу стало как-то очень тихо и холодно. Я приложила руку к животу, словно защищая зародившуюся там новую жизнь. Фрейлины, находившиеся неподалеку и явно все слышавшие, смотрели на меня расширенными от ужаса глазами, но молчали.
— У него нет никаких оснований для такого обвинения, — тихо заметила я, слыша в ушах бешеный стук собственного сердца. — Вы и сами знаете: я никогда подобными вещами не развлекалась. Это не игрушки. Я даже травами пользуюсь исключительно в лечебных целях и применяю их только для членов семьи. Я никогда в жизни не советовалась ни с одной колдуньей. Я много читаю, но только разрешенные книги; я ни с кем из подозрительных людей бесед не веду…
— У него нет никаких оснований вообще что-либо говорить против нас и нашего двора! — гневно прервала меня Маргарита. — Какие есть у него основания обвинять в предательстве Эдмунда Бофора? Что он имеет против меня? Но помните, Жакетта: отныне он мой враг, а значит, и ваш тоже. А также помните следующее: если у него будет возможность вас уничтожить, он это непременно сделает — просто чтобы досадить мне.
Она замолчала и уселась поближе к камину, а я решила более внимательно ознакомиться с манифестом Йорка. Он требовал выдвинуть против Эдмунда Бофора обвинение в предательстве и арестовать его. Он утверждал, что королева собрала вокруг себя самых дурных советчиков-иностранцев, и все они отнюдь не добра ей желают. Как оказалось, конкретно против меня в манифесте не было ни слова. И все же я уже не могла избавиться от хорошо знакомого мне страха, бившегося где-то в глубине души.
Опасность, грозившая Эдмунду Бофору, вдохновила короля на военные подвиги. Пожалуй, больше ничто не смогло бы побудить его к активным действиям — только угроза его обожаемому кузену. Генрих внезапно стал очень смелым и твердым и объявил, что абсолютно доверяет Сомерсету и прочим своим советникам, а Ричарда Йорка назвал преступным мятежником и потребовал, чтобы во всех городах и графствах собирали войска для борьбы с ним. Королевская армия быстро пополнялась за счет поступлений из всех концов королевства. Никто не хотел поддерживать Йорка, на его стороне осталось лишь ближайшее окружение да те, кто по каким-то личным причинам столь же сильно ненавидел Эдмунда Бофора. Но и герцог Йоркский тоже собирал армию.
Генрих распорядился принести его роскошные доспехи и оседлать боевого коня. Слуги на конюшне, всячески поддразнивая юного королевского знаменосца, уверяли его, что ему предстоит всего лишь очередная приятная прогулка верхом, и обещали непременно сохранить для него обед тепленьким, поскольку он еще до заката успеет вернуться домой. А вот лордам в королевском совете и полководцам Генриха было не до смеха.
Королева и ее дамы вышли на подмерзшую лужайку, где обычно организовывали Вестминстерские турниры, и смотрели, как знатные лорды в торжественном строю собираются выезжать на битву с герцогом Йоркским.
— Жаль, вашего супруга здесь нет, чтобы поддержать нашего короля, — обратилась ко мне Маргарита, наблюдая, как ее муж садится на своего серого боевого коня.
Поверх шлема на Генрихе красовалась королевская корона; впереди развевался боевой штандарт. Глаза короля возбужденно горели, и от этого он казался значительно моложе своих тридцати лет; он радостно улыбался и махал рукой Маргарите.
— Боже, храни короля, — тихо промолвила я, представляя себе закаленного в боях, опытного сорокалетнего Ричарда Йоркского, возглавлявшего свое войско.
Завыли трубы, барабаны задали ритм, и первой на марш выдвинулась кавалерия; ее знамена полыхали особенно ярко на фоне ясного морозного неба, а доспехи рыцарей так и сверкали; копыта тяжелых коней оглушительно грохотали по булыжной мостовой. Затем шли лучники, а следом — пикинеры. Это была лишь малая часть королевской армии; десятки тысяч стояли в Блэкхите и ждали королевских приказов. Советникам действительно удалось собрать для Генриха могучую армию. А сам он имел твердое намерение идти на север и там дать бой мятежному герцогу.
Но поход на север так и не состоялся. Ричард Йорк прибыл сам. Он явился в королевский шатер и преклонил перед Генрихом колено. Он, по-моему совершенно искренне, умолял короля снять со столь высокого поста герцога Сомерсета и перечислял его многочисленные старые грехи: потерю земель во Франции, позорное поражение под Руаном и, наконец, весьма возможное уничтожение гарнизона в Кале; он предостерег, что если герцог по-прежнему из эгоистических соображений будет самостоятельно командовать крепостью и городом, то обречет их на неизбежную гибель.
Большего герцог Йоркский, на мой взгляд, и сделать не мог; да и запас аргументов он исчерпал.
— Нам его мнение совершенно безразлично, — отрезала Маргарита, когда в тот вечер я расчесывала ей волосы перед сном. — И нам совершенно безразлично, что он думает об Эдмунде Бофоре, о Кале, обо мне или о вас. Он побоялся, что неизбежно потерпит поражение, когда выяснил, что у нас армия в три раза больше, чем у него. Он понял, что ему придется отказаться от всех своих прежних заявлений и просить у нас прощения. Мы сломили его. И его бунту конец. Да, мы все-таки его сломили!
