Королева взяла у меня щетку для волос и, расчесывая волнистую прядь, поинтересовалась:
— А разве вам он не нравится? Он постоянно говорит, как вы нравитесь ему, как он вами восхищается. Он говорит, что он — ваш друг, а Ричарду он доверяет больше всех на свете. Он всегда так хвалит вашего мужа в присутствии короля!
— Разве он может кому-то не нравиться? — спросила я. — Герцог необычайно хорош собой, на редкость обаятелен, он — один из величайших людей Англии. Но это вовсе не означает, что вы, королева, должны испытывать к нему какие-то особые чувства, кроме родственной приязни.
— Вы опоздали с вашими советами, Жакетта. — Голос Маргариты шелестел, точно теплый шелк. — Увы, слишком опоздали. Я испытываю к нему отнюдь не только родственную приязнь, а нечто гораздо большее. Ах, Жакетта, да я впервые в жизни чувствую себя живой! Впервые в жизни чувствую, что я женщина! Красивая. Желанная. И этому я противиться не в силах.
— Я же предупреждала вас. Не раз обращала на это ваше внимание, — напомнила я ей.
А она, опять беспомощно пожав своими прекрасными плечами, промолвила:
— Но ведь вы, Жакетта, не хуже меня знаете, что значит влюбиться без памяти. Вот вы бы перестали любить, если бы кто-то попытался остановить вас, предостеречь?
Помолчав, я ровным тоном ответила:
— Вам придется отослать его отсюда. Вам придется избегать его — возможно, даже несколько месяцев. Это же настоящая беда!
— Но я не могу! — вскричала она. — Да и король никогда не позволит Эдмунду уехать. Он просто не допустит, чтобы Эдмунд исчез из его поля зрения. Ну а я просто умру, если не буду его видеть. Жакетта, вы что, не понимаете, что он здесь — мой единственный защитник? Он мой рыцарь, мой герой!
— У нас здесь не Камелот,
[53]
— мрачно изрекла я. — И времена трубадуров давно миновали. Люди станут дурно думать о вас, видя, как вы непрерывно ему улыбаетесь; они тут же обвинят его в том, что он ваш фаворит, а то и станут утверждать что похуже. Всех этих ваших признаний уже достаточно, чтобы лишить вас трона и сослать в монастырь. А если кто-нибудь услышит, как вы говорите нечто подобное? Для герцога ведь это конец. Ему и так все завидуют. Его давно уже ненавидят за то, что он фаворит короля, и если хоть одно ваше слово станет известно народу, если народ поймет, что и вы оказываете ему особое расположение, то это закончится просто ужасно. Вы королева, и ваша репутация подобна венецианскому стеклу: она столь же драгоценна, но и столь же хрупка. Вы должны быть осторожней. Вы не частное лицо, вы не можете иметь частных чувств.
— Да-да, я поняла, я непременно постараюсь быть осторожней, — почти прошептала она. — Клянусь, я буду осторожна.
Мне показалось, что она пытается заключить со мной некую сделку, и за право быть с Бофором она готова предложить все, что угодно.
— Но если я буду вести себя осторожно, — продолжала она, — если я перестану ему улыбаться, не буду ездить с ним рядом, не стану слишком часто танцевать с ним, я ведь смогу с ним видеться? Ведь смогу, правда? Все будут думать, что он постоянно пребывает в нашем обществе по настоянию короля; никому ведь не нужно сообщать, что одно это делает меня такой счастливой, наполняет мою жизнь смыслом; что мне хочется жить хотя бы для того, чтобы просто быть с ним рядом.
Было очевидно, что следует строго запретить ей оставаться с Бофором наедине, но она смотрела на меня так умоляюще, она была так одинока и так молода! О, как я хорошо понимала, до чего это ужасно — совсем юной женщине оказаться в чужой стране, среди королевских придворных, которые ее не понимают и не испытывают к ней ни капли симпатии или сочувствия. Я-то знала, каково это, когда твой муж едва замечает тебя, но при этом рядом с тобой постоянно находится молодой мужчина, который глаз с тебя не сводит. Я-то знала, что такое — гореть от жажды любви в холодной супружеской постели.
— Просто будьте осторожней, — предупредила я, хоть нужно было потребовать, чтобы она отослала герцога прочь. — Вам придется все время соблюдать осторожность, в любое время дня и ночи. И не стоит встречаться с ним наедине. Наедине с ним вы вообще никогда не должны оставаться. Это выходит за рамки отношений благородного рыцаря и его прекрасной дамы, тем более королевы. Ваша тайная радость должна оставаться тайной. Приличия всегда должны быть строго соблюдены.
Она покачала головой.
— Но мне необходимо общаться с ним. Мне необходимо быть с ним.
— Вы не имеете на это права. Для вас обоих нет иного будущего, кроме позора и бесчестия.
Маргарита встала и направилась к своей огромной кровати с богатыми золотыми занавесями. Усевшись на постель, она приглашающим жестом похлопала по покрывалу, приглашая меня к ней присоединиться. Я подошла к кровати, и она вдруг попросила:
— Вы не могли бы погадать — на него? Тогда мы, наверное, смогли бы получить ответы на многие вопросы. И узнали бы, что готовит нам будущее.
Я покачала головой.
— Вам же известно, что король не любит карты. Да и гадание запрещено законом.
— Вытащите всего одну карту. Всего одну! И мы все выясним. Чтобы я могла остерегаться возможных бед и неприятностей, а?
Однако я колебалась, и она, воспользовавшись этим, мгновенно нырнула за дверь и тут же вернулась с колодой игральных карт в руке. Она взяла ее у одной из своих фрейлин. Вручив мне карты, она нетерпеливо меня поторопила:
— Ну же, давайте!
Я стала медленно тасовать карты. Разумеется, при дворе постоянно играли в карты; но теперь-то я знала, что мне нужна только одна карта, которая приоткроет мне будущее королевы. Это было совершенно иное ощущение, чем при обычной карточной игре. Я протянула ей колоду и очень тихо произнесла:
— Еще раз перемешайте и снимите. Так. Теперь снова снимите.
Она наблюдала за мной, как зачарованная.
— И мы узнаем его будущее?
— Его будущее мы узнать не можем, — пояснила я, — для этого ему пришлось бы самому вытаскивать карту, самому ее выбирать. Без него это невозможно. Но мы можем узнать, как его жизнь соприкоснется с вашей. Карты покажут, как он относится к вам и как вы относитесь к нему.
Маргарита кивнула и страстно воскликнула:
— Да, мне это очень интересно! Как вы считаете, Жакетта, он любит меня? Вы столько раз видели его со мною. Как вы считаете, он меня любит?
— Раскиньте карты, — велела я, игнорируя ее вопрос.
Она разложила карты веером, рубашкой кверху.
— Теперь выбирайте.
Медленно водя пальцем по ярким рубашкам, она задумчиво выбрала и указала:
— Вот эту.
Я перевернула карту. Это была «Падающая башня». Башня замка, в которую, возможно, ударила молния: светящаяся изломанная линия словно вонзилась в крышу башни, и стены ее падали в одну сторону, а крыша — в другую. И две крошечные человеческие фигурки летели со стены на заросшую травой землю.