— Ну что ж, надеюсь, вы правы. Да эта крошечная креветка попросту и не сумела бы родить королевского наследника!
Следующим вечером в тот спокойный час, когда королева была уже одета к обеду, а король и герцог Сомерсет еще не зашли за ней, чтобы вместе спуститься в зал, мы расположились у камина и слушали игру музыкантов, и я все ждала, когда Маргарита кивнет мне, предлагая подсесть к ней поближе. И только это произошло, как она сразу обронила весьма язвительным тоном:
— Если вы ищете возможность сообщить мне, что снова беременны, то можете не стараться: я и так это вижу.
Покраснев, я смущенно произнесла:
— Я уверена, что будет мальчик. Господь свидетель, я столько ем сейчас, что этого может требовать лишь будущий мужчина. Мне даже пояс пришлось расставить.
— Вы уже сказали Ричарду?
— Он сам догадался — еще до отъезда.
— Я попрошу герцога отпустить вашего супруга домой. Вы наверняка хотите в это время видеть его рядом, не так ли?
Я посмотрела на нее. Порой мне казалось, что эти почти ежегодные свидетельства моей невероятной плодовитости возбуждают в ней зависть; но на этот раз она улыбалась; она была явно рада за меня, и в ее лице я не заметила даже тени зависти.
— Конечно же, я этого хочу! Это было бы прекрасно! Но вот сможет ли герцог его отпустить?
— Я прикажу отпустить, — улыбнулась Маргарита. — Герцог утверждает, что ради меня готов на все. А это совсем маленькая просьба для того, кто обещал мне даже луну с неба.
— Я останусь при дворе до мая, — поделилась я своими планами. — А когда снова выйду из родильных покоев, присоединюсь к вам — наверное, уже во время вашей летней поездки по стране.
— Возможно, мы в этом году особенно далеко не поедем, — заметила она.
— Вот как? — удивилась я, не сразу поняв, на что она намекает.
— Возможно, мне тоже захочется провести лето в более спокойной обстановке.
И тут я наконец догадалась:
— О, Маргарет, неужели?
— А я-то считала, что вы обладаете даром провидения! — как-то хрипло рассмеялась она. — Однако же вот я, сижу перед вами и, по-моему… да нет, я почти не сомневаюсь…
Я стиснула ее руки.
— Мне тоже так кажется. Пожалуй, теперь я это вижу, нет, правда, вижу! — И впрямь было нечто особенное, новое в ее светящейся коже, в изгибах тела. — И давно?
— У меня уже два раза не было месячных, — ответила она. — Но я пока что никому не говорила. Как вы думаете, я беременна?
— А король перед Рождеством делил с вами ложе? Он сумел доставить вам удовольствие?
Она сидела, опустив глаза, но щеки у нее порозовели.
— Ах, Жакетта… я и не знала, что это может быть так!
— Иногда может, — весело подтвердила я.
По ее улыбке можно было прочесть, что она — после восьми лет брака — наконец-то познала то удовольствие, которое муж может доставить жене, если, конечно, хочет это сделать, если любит ее достаточно сильно и если она сама льнет к нему и страстно жаждет его ласк.
— Когда же я могу быть совершенно уверена? — уточнила она.
— Через месяц, — сказала я. — А сейчас мы обратимся к моей знакомой акушерке. Я полностью ей доверяю. Она побеседует с вами, посмотрит, какие есть признаки. Ну а через месяц, полагаю, вы сможете объявить об этом королю.
Она не хотела писать своей матери, пока не будет полностью уверена, и в итоге это превратилось в настоящую трагедию: пока она ждала появления очевидных признаков беременности, из Анжу прибыло известие о смерти ее матери, Изабеллы Лотарингской. Минуло уже восемь лет с тех пор, как Маргарита, простившись с матерью, уехала в Англию и вышла здесь замуж; к тому же они никогда не были особенно близки, но тем не менее это стало для королевы настоящим ударом. Я как-то наткнулась на нее в галерее — она горько плакала, и Эдмунд Бофор ласково сжимал ее руки, а она так повернулась к нему, словно больше всего ей хотелось уткнуться лицом в его широкое плечо и выплакать свое горе. Услышав мои шаги, они обернулись, но рук так и не разняли.
— Ее милость очень огорчена известиями из Анжу, — пояснил Бофор и подвел Маргариту ко мне. — Ступайте с Жакеттой, — нежно велел он ей. — Ступайте с ней, и пусть она приготовит вам какой-нибудь отвар, способный хоть немного утишить ваши душевные страдания. Смерть матери — всегда большое горе, особенно для молодой женщины, и как жаль, что вы так и не написали ей… — Он не договорил и, вложив руку королевы в мою руку, обратился ко мне: — У вас ведь найдется какое-нибудь успокоительное средство? Нельзя же, чтобы она все плакала и плакала без конца.
— У меня есть кое-какие хорошо известные целебные травы, — осторожно промолвила я. — Не угодно ли вам прилечь ненадолго, ваша милость?
— Да, я, пожалуй, прилягу, — согласилась Маргарита и позволила мне увести ее от герцога.
Я приготовила ей отвар, но она не сразу решилась его выпить.
— А это не повредит ребенку?
— Нет, — заверила я. — Это очень мягкое средство. Вам следует пить его каждое утро в течение недели. То, что вы так печалитесь, для ребенка гораздо вреднее; вам нужно постараться быть спокойной и веселой.
Она кивнула.
— Значит, теперь вы уверены? — тихо осведомилась я. — Повитуха так почти не сомневается.
— Да, я уверена, — подтвердила Маргарита. — И на следующей неделе непременно скажу королю — в те дни, когда у меня обычно бывают месячные.
Однако сама она королю так и не сказала. Странно, но она позвала его камергера и распорядилась:
— Вы должны передать королю одну важную новость.
В своем темно-синем утреннем платье она казалась мне на редкость мрачной; жаль, но смерть матери лишила ее той сияющей радости, которой светилось ее лицо в самом начале беременности. И все же, надеялась я, когда король узнает о беременности, они оба будут просто вне себя от счастья. Я решила, что сейчас она велит камергеру пригласить Генриха в ее покои, однако она продолжала:
— Пожалуйста, передайте королю мои наилучшие пожелания, а также то, что я жду ребенка.
Королевский камергер Ричард Танстол попросту остолбенел; он с таким изумлением уставился на нее, что мне было ясно: никто и никогда еще не обращался к нему с подобными поручениями. Он вопросительно посмотрел на меня, словно ожидая уточнений, однако я ничем не могла ему помочь и лишь слегка пожала плечами, как бы говоря, что лучше ему повиноваться и выполнить странную просьбу королевы.
Наконец он поклонился, вышел из комнаты и тихо закрыл за собой дверь. А Маргарита произнесла:
— Я, пожалуй, переоденусь — ведь король наверняка захочет меня навестить.
Мы поспешно сменили ее мрачное темно-синее платье на бледно-зеленое, особенно хорошо подходившее для весны. Служанка уже держала платье наготове, и Маргарите нужно было только шагнуть в него, но я успела заметить, что живот ее, прежде совершенно плоский, заметно округлился, и груди пополнели, налились под тонким льняным бельем. Я не смогла скрыть улыбки, наблюдая за ней.
