— Шашка знатная, — не лапая лезвие пальцами, признал мой наставник. — Весу и не ощущается совсем, и руку в ударе сама ведёт. Вот только думаю, не кавказская это работа. Видишь желобок вдоль обуха? По сути, он не нужен, толку в нём ноль, выпендрёжность одна. Однако так вот немецкие мастера из Золингена свои изделия украшали. Мелочь незаметная, но почерк автора хранит…
— Так что, наши горцы у немцев себе шашки покупали?
— По-всякому было. И сами ковали, и у немцев да итальянцев брали. Саму сабельную полосу выкупят, а уж точили и украшали здесь кому как угораздилось. И вот тебе мой совет, хлопчик, ты энту шашку не отдавай!
— Да я и не собирался…
— Растёшь умом, — хлопнул меня по спине старый казак, возвращая клинок в погружные ножны. — Отцу Григорию, морде нечистой с профилем козлиным, мы чё-нить равноценное в обмен сыщем. А ты расскажи-ка, что там у тебя в Оборотном было?
— Ничего особо интересного, — соврал я. — Лучше ты расскажи, что у нас в полку с этой жёлтой заразой и с чего моего нежно любимого дядюшку так резво понесло в сети Гименея? Чего он там не видел?
— Не кончится добром, раз толкнул бес в ребро! Он уж стихами пишет, на портрет её дышит, а ей, воображульке, всё балы да танцульки…
Вот примерно в таком ключе, бегло перекусив, я выслушивал поэтическую и печальную историю внеплановой лавинообразной влюблённости моего знаменитого родственника. По совести признать, сама Маргарита Афанасьевна, младшая дочка местного губернатора, действительно была милейшим и воздушнейшим созданием. Хорошо, что мой дядя резко перестал на наш счёт купидонить, познакомившись с Катенькой. А уж он-то много войн прошёл, научился трезво оценивать опасность, но речь не об этом.
Речь о том, что юной девице искренне льстило внимание седого, увешанного наградами и увенчанного романтической славой боевого казачьего генерала. Василий Дмитриевич же на определённом этапе потерял дружбу с головой и легко убедил сам себя, что это у них любовь. Папенька вышеозначенной красотки, пьющий с моим дядюшкой кларет, был от сего мезальянса в полном восторге: и дочь пристроена в хорошие руки, и партнёр по шахматам не утерян. Однако же старина Прохор опытным глазом видел всю буреломную бредовость данной затеи и теперь активно настаивал, чтоб я включился в это дело чёрным вестником несчастья. Ну, то есть похерил им весь брачный союз, покуда его не благословили в церкви, под венцами, со свечами, в присутствии всего нашего полка…
— Да ты пойми, может, у него последняя любовь? Куда я полезу, родному дяде жизнь портить…
— Вертихвостка она. Замуж выскочит, а потом с первым же гусаром и сбежит!
— И что? Дядя всё равно будет хоть месяц да счастлив!
— Месяц?! Кабы егоза энта прям с постели брачной не утекла! Я ж тебе не просто так толкую, бабы на селе баяли — полюбовник у неё!
— Да ну? А ты сразу бабам и поверил…
— Ходит к ней один по ночам, — сурово оборвал меня Прохор. — По дням чётным, сам в чёрном, тощий да длинный, в плаще малиновом, лицом бледный, волосья блестящие да глаза горящие!
— Что, вот прямо такой и есть? — безнадёжно вздохнул я, чувствуя, как колет левую пятку.
Мой денщик уверенно кивнул. Сам он его, конечно, не видел, но народ так уж детально врать не станет. А посему, стало быть, следовало бы этой же ночью устроить засаду в поместье графа Воронцова и попытаться подкараулить эту глисту в чёрном, ежели он (она) и впрямь полезет в окошко к молодой барышне. Но не убивать, а, связав, доставить на допрос к Василию Дмитриевичу как весомое доказательство неблагонадёжности его будущей супруги. Наш генерал сразу опомнится, устыдится и ни о какой женитьбе на молоденькой стрекозе впредь думать не станет. Делов-то…
— План сам придумал?
— А то! На тебя, хлопчик, надежды нет, ты у нас сам влюблённый. Ну так как, поможешь мне али нет?
Вопрос был даже не риторическим и уж тем более не провокационным. Так, спросил для поддержания разговора, не более. В том, что я с ним пойду, никто не сомневался — ни он, ни я. Родного дядю в любом случае спасать надо! Особенно если он сам категорически против…
До села топали пешими, лошадей Прохор оставил на конюшне. За околицей, недалече от палаток нашего полка, разместился и временный госпиталь. По указанию Фёдора Наумовича всех казаков с характерными жёлтыми пятнами согнали под наскоро сколоченный навес и уложили на охапках сена. Не уверен, что это поможет остановить распространение заразы, но здоровым людям всегда спокойнее знать, что больных держат на карантине. Хлопцам оставили бадью с водичкой и мешок сухарей — общепризнанную солдатскую диету: если уж и она не сломает, значит, будут жить!
В самом Калаче на Дону особой паники в связи с внезапной «заразою» не было. Во-первых, никто ничего не знал толком, а во-вторых, для сельского жителя по большому счёту страшен лишь мор скотины. Вот корова заболела и пала, а за ней полстада — это да, это трагедия. Ну а люди заболели… Да что там пять, десять, двадцать больных, небось бабы ещё нарожают! К тому же, в-третьих, жёлтые пятна пока были замечены только у казаков, а наших ребят калачинцам и подавно не жалко. От квартирующего полка только первую неделю прибыль да польза, покуда в карманах хоть какая деньга есть. Тогда и кабаки полны, и девки довольны, и на базаре за всё свою копеечку честно платят, но мы здесь уже второй месяц квартируем.
Если кто не понял, намекаю — деньги давно кончились, а жить хоть как-то надо. Ну и это… приворовывали хлопцы по садам, в кабаке сначала в долг брали, потом… кто ж тебе откажет, ежели ты попросишь рюмочку? Вежливо попросишь, с низким поклоном и двуствольным пистолетом. Никто не откажет, дело-то житейское… Хотя, конечно, укреплению добрососедских отношений способствует не очень. То есть совсем никак. Короче, слава те господи и царь наш батюшка, что война! А то засиделись мы здесь, пора бы и честь знать. Прохор всегда говорил, что нигде нельзя гостить дольше девяти месяцев, ибо быть всем папой может только глава Римско-католической церкви. А мы люди скромные, когда треть села нас папами называет, мы стесняемся.
— К Василию Дмитревичу с докладом заглянем или сразу к лекарю?
— Давай сначала к Фёдору Наумычу, — подумав, определился я. — Дело к вечеру, чем наших лечить, мне объяснили. Но вот лекарство добыть — штука непростая…
— Дорогих денег стоит? — хмыкнул в усы Прохор, а я смолчал.
Чумчарскую кровь мне и ранее не раз проливать приходилось, не стоит она ни гроша. Но в эту ночь нам на чумчар охотиться идти, а любая охота — это опасность да риск. Случись что, кровь моего денщика никаким золотом не измеришь.
По счастливому стечению обстоятельств в лазарете нашего полкового врача не оказалось, но мы перехватили его у нас на конюшне. Вроде как проходил мимо, да и решил зайти. Мой доклад выслушал очень внимательно, хотя сам выглядел нездорово, сгорбясь, сидел на чурбачке, кутался в солдатскую шинель и даже надел перчатки.
— Палёная водка-с. Не обращайте внимания, хорунжий. Итак, кровь ваших так называемых чумчар-с вы намерены раздобыть этой же ночью. Но где, позвольте-с полюбопытствовать?
