Я был готов убить болтливого Шлёмку на месте, но въедливый упырь в лакейском предрешил свою судьбу:
— Да ну? С Хозяйкой? Вот пущай он нам об энтом при всём народе и скажет. И чтоб интимностей побольше, слыхал, казачок?
— Слыхал, — подтвердил я.
— Ну и чё? И чем, и как, и скока, и…
Договорить я ему не дал, боковым ударом в ухо отправив в полёт на другую сторону зала. В толпе не раздалось ни одного удивлённого вскрика, вроде как обычное дело… Я подождал. Пауза затянулась.
— Ясно, — наконец высказался самый догадливый. — Они с Хозяйкой английский бокс изучают. А мы, дураки, думали, у них любовь…
После этих слов я резко стал скучен и непопулярен. Уф, слава тебе господи, как же хорошо, что на кучу вопросов можно хоть иногда ответить одним кулаком. Молча и результативно. Прохор бы меня похвалил…
— Айда к сцене, хорунжий, — потянул меня за рукав Шлёма. — Монька вон нам рукой машет, место за столиком нашёл. Выпьем, чё ли, а?
Нет уж, пить я с ними не собирался, не за тем пришёл, но спорить не стал. Левую пятку кололо иголочками, стало быть, опасность не миновала, но какое-то седьмое чувство подсказывало, что я на правильном пути и дочка губернатора где-то здесь. Мы разместились рядком на лавке, за длинным столом, крепко сбитым из грубо оструганных досок. За соседними шестью столиками вольное упыриное сообщество деликатно праздновало свой скромный корпоратив. То бишь нещадно хлестало палёную водку, шумно аплодировало разбитному трио (две балалайки и гармонь), курило крепчайший самосад с конопляным листом и лапало за задницы хамоватых бесовок в неглиже, разносящих бутылки и нехитрую закусь из поганок с мухоморами.
Моня и Шлёма сидели справа и слева от меня, с одной стороны панибратски подмигивая и ухмыляясь, с другой — бдительно охраняя мою особу от возможной мести упыря в лакейском. Впрочем, тот вроде бы и не горел желанием подойти и дать сдачи, с гордостью демонстрировал желающим втрое распухшее ухо и строил из себя инвалида умственного труда, пострадавшего от казачьего произвола. Многих это умиляло, я сам видел, как ему даром подносили утешительную стопочку. Молодец мужик, сориентировался, развернул ситуацию себе на пользу, выбился в герои дня…
— Какова программа посиделок?
— Да как всегда, — охотно просветил Моня, двумя пальчиками опрокидывая стопку. — Посидим, попьём, пообщаемся в своём кругу. Тут ведь, главное, братство и товарищеский дух. Некое духовное единение, благостные порывы, общие интересы и ценности…
— Пьянка будет, — попросту добавил Шлёма. — Напоремся в хлам, подерёмся, потом пленниц жрать начнут и…
— Погоди, ты ж о свадьбе говорил?!
— Шуток не понимаешь, чё ли?! Какие свадьбы, когда тут живая кровь…
— Тогда стой, давай подробности, — потребовал я.
— Про чё?
— Про пленниц, которых жрать собрались!
— Ты чё? Иловайский… пусти…
Меня с трудом заставили отнять руки от полузадушенного упыря. Но если кто тут всерьёз рассчитывал, что в моём присутствии они всей толпой могут убить и съесть губернаторскую дочку, то… Глубоко заблуждаетесь, господа-товарищи! Правда, как именно я один буду драться с более чем полусотней пьяных буйных упырей, защищая честь и жизнь драгоценной пассии моего дядюшки, пока не ясно… Но уверяю вас, мало никому не покажется!
— Хлопцы, чисто из интересу, а второй выход из этого помещения есть?
— Не, тока один.
— Хм… а что ж это я жлобствую, на праздник набился, а угощениями не проставился. Эй, красотка!
— Чё надо, казачок? — тут же подбежала вихлястая чертовка с убойным декольте. — Тока намекни, я заранее на всё согласная!
— Вот тут у меня деньжат под гривенник. Сколько на них пива поставить можно?
— Если самого дешёвого, то бочек пять…
— Тащи! Угощаю! Наливайте задарма всем, кто ни пожелает, гуляй, братва упыриная, казак платит! — громогласно оповестил я, вставая с места.
Если до этого момента отдельные личности и посматривали в мою сторону косо, то после такого заявления мой рейтинг взлетел до небес, не хуже, чем у Катеньки в ейных социальных сетях.
Пока бесовка договаривалась с кем-то о срочной доставке пива, я скромно уточнил у Мони:
— Кстати, а сортир здесь где?
— Тут не предусмотрено, на улицу выйдешь, там, за углом, быстренько пыс-пыс… и никто не осудит, — мягко намекнул он.
Вот и ладушки, вот и посмотрим, я быстро вылез из-за стола, поднялся к выходу и удовлетворённо хмыкнул. Как и ожидалось, тяжёлую дверь нужно было закрывать на основательный засов, в свою очередь запиравшийся на висячий замок. Медный ключ бесхозно болтался рядом на гвоздике. Пожалуй, у меня в кармане ему будет уютнее, а то висит тут такой одинокий, никому не нужный…
— Ну, братцы патриоты, что у нас там происходит на сцене? — Я вновь уселся между Моней и Шлёмой. — Ничего важного не пропустил?
— Не, Шурка Подзаборник романс поёт дюже жалостливый, — не отрывая глаз от сцены, отпихнулись мои лысые приятели. — Про любовь неземную, подземную, вам, казакам, не понять.
— Ну да, научным языком сие называется «некрофилия», — прослушав пару куплетов, оценил я. — Нам оно и впрямь не близко…
Ты лежала в гробу с чуть щербатой улыбкой,
Провалившийся нос искушал и манил,
Наша первая страсть была робкой и зыбкой
На разрытой земле, меж холодных могил… —
надрывался бородатый певец, нещадно третируя цыганскую гитару с бантом.
Как тебя называть, роковая кокетка,
Что в объятьях моих вдруг рассыпалась в прах
На забытый погост, посещаемый редко,
Где остался лишь я, в неглиже и слезах?..
Весь текст приводить не буду, должен признать, что романс действительно был жутко жалостливый и сердца слушателей пронзал, аки штопор пробку. Многие рыдали не стыдясь, и, похоже, подобные истории были за плечами у доброй половины упыриного сообщества. Лично меня просто стошнило бы, попробуй я представить всю эту печальную историю в картинках и лицах. Но, слава богу, моя голова была забита другим, и надрывающий душу романс я слушал вполуха.
К тому времени подоспела доставка пива, пять здоровенных бочонков под приветственный вой и свист были вкачены в помещение и тут же пущены в розлив. Под первые кружки последние куплеты пошли особенно хорошо, в такт обливались слезами практически все присутствующие, даже Моня со Шлёмой, да что они — бесстыдные бесовки и те хлюпали носами…
Сколько я ни копал разных мёртвых красоток,
Скольких я ни любил под луною в ночи,
Как бы ни был я с ними и нежен, и кроток,
Но душевную боль не унять, хоть кричи…
— Кто будет следующий? — перекрикивая пьяный грохот аплодисментов, спросил я.
