Лангриер медленно шагнула в комнату.
– Так вы и вправду Меркатто?
– Я – Меркатто.
– Душистые сосны, Масселия, Высокий берег… вы выиграли все эти битвы?
– Тоже верно.
– И вы приказали убить жителей Каприле?
– Какого черта вам от меня надо?
– Герцог Сальер сказал, что решил поступить по-вашему. – Лангриер брякнула мешок на пол. Тот раскрылся, внутри блеснул металл. Талинские доспехи, собранные Балагуром возле бреши. – Надевайте-ка. Неизвестно, сколько времени у нас до того, как сюда явится ваш друг, генерал Ганмарк.
Смерть ей, стало быть, не грозит. Пока… Монца выудила из мешка лейтенантский мундир, натянула на себя куртку, начала застегивать пуговицы. Лангриер некоторое время смотрела на нее молча, потом заговорила:
– Я хотела сказать только… пока возможность есть… э-э-э… что я всегда вами восхищалась.
Монца вытаращила на нее глаза.
– Что?
– Как женщиной. И командиром. Тем, чего вы добились. И что совершили. Пусть вы были на другой стороне, но мне всегда казались героем…
– Думаете, мне интересно это дерьмо? – Монцу затошнило. От чего больше – от того, что ее назвали героем, или от того, кто именно назвал, – она и сама не знала.
– Не вините меня за то, что не поверила вам. Думала, женщина с вашей репутацией держалась бы тверже в таком положении…
– Вы смотрели когда-нибудь, как другому человеку выжигают глаз, думая при этом, что станете следующей?
Лангриер пожевала губами.
– Чего не было, того не было.
– Случись такое, поглядела бы я, черт подери, что останется от вашей твердости.
Монца натянула на ноги ворованные сапоги, которые пришлись почти впору.
– Возьмите. – Сверкнул кровавым светом камень – Лангриер протянула ей кольцо Бенны. – Оно мне все равно маловато.
Монца порывисто схватила его, надела на палец.
– Что… вернули украденное и думаете, мы квиты?
– Послушайте, я сожалею о том, что произошло с глазом вашего приятеля, и обо всем остальном тоже, но это не имело отношения к вам лично. Поймите… кто-то представляет угрозу для моего города, я должна выяснить – какую. Удовольствия я не получаю, просто это то, что должно быть сделано. Не притворяйтесь, будто сами не творили худшего. Я не надеюсь, что когда-нибудь мы будем по-дружески обмениваться шутками. Но сейчас нам предстоит общее дело, и на время об этом лучше позабыть.
Монца промолчала. Что правда, то правда. Случалось ей творить худшее. Не препятствовать, во всяком случае, творить другим. Она надела нагрудную пластину, которая была снята, видно, с какого-то худощавого молодого офицера и тоже пришлась ей почти впору, затянула последний ремешок.
– Чтобы убить Ганмарка, мне нужно оружие.
– Когда мы выйдем в сад, вы его получите, но…
Монца увидела вдруг чью-то руку, взявшуюся за рукоять кинжала Лангриер. Та, удивленная, начала поворачиваться.
– Что…
Из горла ее выскользнуло наружу острие. Рядом с лицом возникло лицо Трясучки – бледное, изможденное, с повязкой поперек, на которой на месте бывшего глаза темнело пятно. Обхватив левой рукой Лангриер вокруг туловища, Трясучка прижал ее к себе. Крепко, как любовник.
– Это не имеет отношения к вам лично, поймите. – Губы его почти касались ее уха. С острия кинжала потекла темной струйкой по горлу кровь. – Вы отнимаете у меня глаз, я отнимаю у вас жизнь. – Она открыла рот, оттуда тоже хлынула кровь. – Удовольствия я не получаю. – Лицо ее побагровело, глаза выкатились. – Просто это то, что должно быть сделано. – Он чуть приподнял ее, она взбрыкнула ногами. – Я сожалею о том, что произошло с вашим горлом. – Клинок двинулся в сторону, кровь, брызнувшая из распоротого горла струей, оросила постель Монцы, оставила на стене дугу из красных пятнышек.
Трясучка отпустил Лангриер, та рухнула мешком, словно в теле ее не осталось костей, и растянулась вниз лицом. Ноги задергались, заскребли по полу носки сапог. Царапнула половицу рука и застыла. Трясучка глубоко втянул воздух носом, выдохнул его, взглянул на Монцу и улыбнулся. Мимолетно, тепло, словно обменялся с нею какой-то дружеской шуткой, оставшейся непонятной для Лангриер.
– Чтоб я сдох… мне стало лучше. Она сказала, Ганмарк в городе?
– Угу. – Говорить Монца была не в состоянии. Ее щеки пылали.
– Значит, предстоит работенка. – Трясучка, казалось, не замечал быстро расползавшейся лужи крови, добравшейся уже до его босой ступни. Он поднял мешок, заглянул туда. – Доспехи?.. Думаю, начальник, пора и мне приодеться. Терпеть не могу ходить на званые вечера в неподобающем наряде.
* * *
В саду среди галерей герцога Сальера не было никаких признаков приближающейся погибели. Журчала вода, шелестели листья, перелетали с цветка на цветок пчелы. Сыпались с вишневых деревьев лепестки, усеивая аккуратно подстриженные лужайки.
Коска сидел, подобрав под себя ноги, и под тихий звон металла водил по мечу оселком. Фляга Морвира, лежавшая в кармане, впивалась в бедро, но сегодня старому наемнику было не до нее. Смерть стучала в двери, и поэтому в душе его царил мир. Блаженный покой в ожидании бури. Запрокинув голову, прикрыв глаза, ощущая на лице теплую ласку солнца, он гадал, почему никогда не испытывает этих чувств, если мир вокруг не горит.
Легкий ветерок порхал по колоннадам, залетал сквозь открытые двери в коридоры, увешанные картинами. Глянув в ту сторону, Коска увидел за одним из окон Балагура в талинских доспехах, который, стоя перед гигантской картиной Насурина, посвященной второй битве при Оприле, пересчитывал на ней солдат. Он улыбнулся, ибо всю жизнь старался прощать другим людям их слабости. Поскольку у него хватало своих.
В галереях еще оставалось с полдюжины гвардейцев Сальера, тоже переодевшихся талинцами, людей достаточно верных, чтобы умереть вместе с хозяином. Коска, проведя в очередной раз по клинку оселком, усмехнулся. Верность, вместе с честью, дисциплиной и воздержанием, всегда относилась, в его представлении, к числу добродетелей, пониманию недоступных.
– Чему вы радуетесь? – спросила Дэй, сидевшая рядом с арбалетом на коленях и кусавшая губы.
Мундир, снятый, должно быть, с убитого мальчишки-барабанщика, был ей к лицу. Чертовски. Коска подумал сначала, нормально ли это, что хорошенькая девушка в мужской одежде кажется ему какой-то особенно соблазнительной. А потом – не удастся ли вдруг уговорить ее оказать соратнику… некоторую помощь в заточке оружия, покуда не началась битва? Потом, прочищая горло, откашлялся. Нет, разумеется. Но можно ведь помечтать…
– Наверное, у меня что-то не в порядке с головой. – Стер пальцем пятнышко с клинка. – Подъем ранним утром… – Провел по нему оселком. – День, проведенный в честных трудах… – Услышал скрип камня, звон металла. – Покой… душевное равновесие… трезвость… – Поднял меч к свету, полюбовался блеском клинка. – Все это меня пугает. Опасность же, наоборот, долгие годы служила мне единственным успокоением. Съела бы ты что-нибудь. Силы тебе понадобятся.
