Мэй заставляла себя дышать глубоко и спокойно, чтобы пережить мысль об ужасной ошибке, которую Алан может вот-вот совершить во исправление, как он считает, совершенного им зла. Ее вдруг осенила жуткая догадка: если Алан извинился вчера перед Ником и сказал, что не причинит ему зла, Ник мог поверить! Он ведь практически умолял Алана; он с радостью поверит всему, что тот скажет. А если Алан солгал, чтобы заманить Ника в круг, как поступит Ник? Мэй с такой силой вцепилась в спинку водительского кресла, что каждый подскок машины стал отдаваться у нее в костях.
— Пожалуйста, мам, поспеши! — воскликнула она.
Они промчались по средневековому мосту, ведущему в Хантингдон. Солнце село так низко, что река по одну сторону моста уже скрылась в сумерках, неся мимо прохладные бурлящие воды. На часах уже было семь двадцать.
Аннабель подъехала как можно ближе к площади и забормотала что-то насчет свободной парковки.
Мэй, не дожидаясь остановки, распахнула дверь на ходу и выпрыгнула на улицу. Ее мать притормозила прямо на проезжей части и вместе с Джеми бросилась следом, даже не захлопнув двери.
Аннабель на бегу прятала шпагу под полой пиджака — без особенного успеха. На них со всех сторон глазели…
А потом вдруг перестали. Люди на улицах как-то разом исчезли, словно весь город забыл о существовании площади. Пустынная улица, по которой они неслись, казалась темнее оживленной, откуда только что прибежали, как будто свет исчез вместе с памятью, как будто впереди их ждало забвение, а Мэй было на все плевать — только б добраться туда вовремя.
Она промчалась вдоль ограды со звездами, мимо церкви, похожей на замок с витражными окнами в дверь шириной, и почти налетела на Син, стоявшую у внешнего угла заграждения.
— Простите, — выдохнула Мэй. — Мой брат… не могла раньше…
Лицо Син было так сурово и мрачно, что казалось средневековым, как мост или церковь, как маска черного дерева над черным шелком блузы. На плече у нее висел лук и колчан со стрелами.
— Уже не важно, — произнесла она с холодным, словно камень, отчаянием, и Мэй перевела взгляд на ярмарочную площадь у нее за спиной.
Центр Хантингдона выглядел не квадратом, а перекошенным треугольником: с одной стороны — церковь, с другой — огромное здание с куполом, где, вероятно, размещалась мэрия. Вместо асфальта лежала елочкой брусчатка, багровея в наступающих сумерках и краснея в свете фонарей вокруг статуи задумчивого солдата.
В самом центре треугольника виднелся колдовской круг, уже искрящийся от магии. В круге, поникнув головой, стоял Ник. Его спина напряглась так, словно он хотел броситься разом во все стороны и не мог пошевелиться. Он был уже пойман, уже обманут, уже предан.
Она опоздала.
Круг Обсидиана столпился за статуей, перед мэрией. В свете прожекторов и сиянии магии Мэй различила лица Джеральда и Лоры; каждый колдун смотрел на демона горящими глазами, предвкушая его падение. Даже Себ в задних рядах раскраснелся от волнения, деля с ними радость победы.
У Алана и Меррис Кромвель, стоявших по разные стороны круга на равном удалении от Джеральда и его приспешников, вид был совсем не победный.
Цепляясь за церковную ограду, как за решетку собственной тюрьмы, Мэй не могла различить лица Меррис. Алан стоял чуть дальше, но сияние магии сделало его заметнее: он выглядел сосредоточенно. Прожекторы светили в его сторону, отчего по брусчатке за ним тянулась длинная тень.
Из средоточия сияющей западни, из сердца трескучего магического пламени Ник смотрел на брата.
— Лианнан, — тихо произнес Джеральд — единственный голос на ночной площади. — Лианнан, мы поймали тебе предателя. Приди же и свяжи его. Скрути его тернием. Подари ему сердце и разбей, как лед. Покажи, как вы поступаете с теми, кто восстает на свой род!
Лианнан явилась как свет — магия зажгла в ночи ее силуэт, словно очерченный звездами. На нее было больно смотреть, но вскоре сияние померкло, и Мэй разглядела рыжий пламень волос, который сегодня как будто смешался с тенью, как кровь в темной воде, и жестокую усмешку.
— Взгляни на себя, — прошептала Лианнан, скользя ладонями по плечам Ника. Ее объятия оставляли кровавый след. — Моя радость. Какой же ты глупец.
Ник на нее даже не покосился. Она наклонилась к его уху и сказала с довольным смешком:
— Теперь ты поплатишься за свою глупость.
Лианнан отошла назад и оглядела Ника как воительница — раненого, но прекрасного пленника, упиваясь добычей и собственной доблестью.
— Ты хочешь стать Николасом Райвзом? — спросила она. — Так быть посему.
Она подняла остропалую ладонь. Из нее вырвался яркий и резкий столб света, похожий на укрощенную молнию. Он обвил Ника с ног до головы и превратился в цепи с зигзагообразными звеньями — такие зубцы Мэй видела у стрел небесного огня на картинах с изображением древних богов. Ник сразу начал истекать кровью из оставляемых цепями ран, а его дыхание стало прерывистым и сдержанным, как после удара мечом на мосту.
Он по-прежнему не отрывал глаз от Алана. В них не было ни теплоты, ни места прощению или пониманию. Нечеловеческий взгляд не мог дрогнуть.
— Я привязываю тебя к этому телу, Николас Райвз. Отныне тебе суждено жить в нем и умереть его смертью, когда бы она ни пришла, — произнесла Лианнан и рассмеялась. От ее смеха еще один сияющий бич обвился у Ника вокруг шеи.
Женщина-демон почти танцевала вокруг своего пленника — белые, как кость, босые ноги переступали под развевающимся подолом. На миг она застыла, встала на цыпочки и снова наклонилась к уху Ника.
— Тебя бросили здесь мне на милость, — сказала она ему, — а ее у меня сам знаешь сколько.
Тут Лианнан отвернулась от него и пошла по периферии круга. Ее волосы струились позади огненной лентой. Она посмотрела на Алана, на Меррис, на колдунов.
— Отныне твои силы будут ограничены до пределов, установленных нашим договором, — объявила демоница, и с ее словами цепи-молнии Ника вспыхнули и погасли как свечи, оставив его истекать кровью в темноте. — А теперь, — Лианнан вздернула подбородок, — я хочу выйти из этого круга. Моя часть сделки исполнена, и я требую награды за труды.
Джеральд воздел руку, и призраки камней, составляющих истинный Круг Обсидиана, исчезли. Магия начала убывать, как прилив.
— Ты исполнила свою часть уговора, — беззаботно согласился Джеральд, не спуская глаз с Ника, — и потому получишь свою награду. Я подарю тебе тело.
Лианнан ответила ему волчьим оскалом.
— Очень надеюсь, — сказала она, — хотя я обращалась не к тебе.
Колдовской огонь почти померк, а вместе с ним и Лианнан — ее яркая, жестокая красота бледнела, как призрак перед рассветом.
— Тысяча ночей жизни, — произнесла она, закрывая глаза и протягивая руку.
— Тысяча дней жизни, — отозвалась Меррис Кромвель. Она шагнула в гаснущий круг и выставила ладонь. Пальцы-сосульки тотчас пронзили ее плоть и вышли с тыльной стороны, точно кровавые призмы, сияющие сотней оттенков красного.
