– И ничего я его не тогда встретила! Я его встретила,
когда еще в магазин шла, у меня и сумки-то еще пустые были! А когда
возвращалась, так, наоборот, ее увидала…
– Ее? – переспросил Ананасов, ухватившись за край
стола. – Кого это ее? Соседку, что ли, свою?
– Да господь с вами! – свидетельница
перекрестилась. – Как это я могла соседку встретить, когда она уже
зарезанная была? Разве же мертвые могут по лестнице ходить? Что это вы такие,
прости Господи, ужасы говорите?
– Я? – Ананасов скрипнул зубами. – Это же вы
только что сказали, что встретили ее, когда возвращались из магазина!
– Так ее же, а не соседку! Она возле двери соседней
копошилась, вроде как в гости пришла! Так она сказала, а только к кому же она
пришла в гости, когда Анна уже зарезанная была, а он, почитай, уж сколько
времени здесь не живет?
– Так… – капитан стукнул кулаком по столу и мучительно
поморщился: – Теперь повторите снова и в два раза медленнее… кто такая она!
Кого вы встретили перед дверью соседей? И не спешите, мне это в протокол
занести надо!
– Натуральная профурсетка! – понизив голос,
доверительно сообщила свидетельница.
– Профур… – проговорил Ананасов, склонившись над
протоколом, – через «о» или через «а»?
Тут он в сердцах бросил ручку на стол и воскликнул
страдальческим голосом:
– Да что вы такое говорите? Какая такая профурсетка? Вы
нормальными выражениями не можете пользоваться?
– А чем же вам профурсетка-то не нравится? –
удивилась свидетельница.
– Потому что такого слова в словаре нету! – И
Ананасов с гордостью показал свидетельнице на украшавший его рабочий стол
орфографический словарь.
Словарь этот подарил капитану на последний день милиции его
непосредственный начальник, полковник Кузьма Остапович Хохленко, в целях
повышения культурного уровня, и велел каждую неделю прочитывать не менее десяти
страниц.
– Так что потрудитесь пользоваться словами
литературного языка! – потребовал несгибаемый капитан.
, – Тогда записывайте – женщина легкого
поведения! – отчеканила свидетельница.
– Легкого поведения… – начал записывать капитан и снова
уставился на свидетельницу:
– По каким признакам вы это определили? На ней что,
ценник был прикреплен: «сто долларов в час»?
– Зачем ценник? – удивилась тетка. – Что она
– морковка, что ли? Ценника никакого не было, а только разве приличная женщина
может быть во все импортное одета?
– Может… – возразил Ананасов. – Сейчас, кроме
импортного, разве можно во что-то одеться?
Свидетельница поджала губы, выразительно взглянула на плакат
и недовольно проговорила:
– Сами требуют, чтобы я рассказывала, а сами к каждому
слову придираются! То им в словаре нету, то им ценника не хватает… ежели так, я
вам больше ничего не скажу!
– Свидетельница, – страдальческим голосом вскричал
Ананасов, – не препятствуйте следствию!
– И ничего я не препятствую! – насупилась
тетка. – Я вам всю правду говорю!
– Свидетельница! – рявкнул измученный капитан, и
на глазах у него выступили слезы. – Говорите только то, чем интересуется
следствие! Без всяких этих… домыслов и собственных рассуждений! Вот, например,
во что была одета эта…
– Профурсетка? – радостно подсказала тетка.
– Тьфу… неизвестная!
– Шубка норковая короткая итальянского
производства, – зачастила свидетельница, загибая пальцы, – цвет
«орех». Это раз. Сапожки замшевые темно-коричневые, бельгийские, на высоком
каблуке. Это два. Брюки узкие, велюровые, производство Англии, цвет темный беж.
Это три. Свитер тонкий, черного цвета, кашемир…
– Свитер-то вы, интересно, как разглядели? –
удивленно уточнил Ананасов.
– Молча! – отрезала свидетельница, и продолжила:
– На шее цепочка золотая, отечественная, сложного
плетения, семьсот пятидесятой пробы, крученая… это пять. Перчатки лайка,
производство Испании, цвет тоже темный беж, тисненый узор… это шесть. Еще что
интересует?
– Давно бы так! – капитан Ананасов облегченно
вздохнул и поднял глаза на свидетельницу:
– Свидетельница, вы раньше случайно в следственных
органах не работали?
– Не довелось! – пригорюнилась тетка.
– Откуда же тогда такая наблюдательность?
– Развлечений мало, живу уединенно, по причине чего за
соседями наблюдаю, вот и развила в себе природные способности! Теперь перейдем
к внешности…
* * *
Лола захлопнула дверцу машины и процокала каблучками к
дверям отделения милиции. Вслед ей дружно поворачивались головы прохожих
мужского пола.
– Где здесь комната двести девятнадцать? –
осведомилась она у коротко стриженного молодого человека в штатском, торопливо
пробегавшего мимо по коридору.
Тот застыл на месте, как громом пораженный, окинул Лолу с
ног до головы восхищенным взглядом, громко сглотнул и только после этого
проговорил, сильно заикаясь:
– На-а второй этаж, та-ам напра-аво по коридору… если
хотите, я вас провожу!
– Нет, спасибо, не нужно! – Лола одарила юношу
лучезарной улыбкой приблизительно тридцать восьмого калибра и направилась к
лестнице. При этом она думала:
«Вот что значит – не пожалеть времени на макияж и прилично
одеться! Все сразу становятся вежливыми, даже милиционеры! Все-таки норковая
шубка играет в жизни каждой женщины огромную роль! Не зря же говорят: встречают
по одежке!»
Она взбежала на второй этаж, повернула направо… и замерла на
лестничной площадке, как будто превратилась в экспонат музея восковых фигур.
В каких-то двадцати шагах от нее распахнулась дверь, и из
кабинета вышла, печатая шаг, коренастая тетка пенсионного возраста с
маленькими, удивительно неприятными и чрезвычайно зоркими глазками. Та самая тетка,
которую Лола встретила на лестнице возле квартиры покойной Аньки Ветровой. Для
полноты картины не хватало только двух тяжелых, набитых продуктами сумок.
Лола опомнилась, крутанулась волчком и помчалась в обратном
направлении. При этом она думала:
«Черт меня дернул напялить ту самую норковую шубку, в
которой я была в тот день! Проклятая тетка точно меня признает! Нет бы одеться
попроще! В простенькую спортивную курточку, например… ведь не в театр
собралась, не в ресторан, не на дипломатический прием, в конце концов!
Подумаешь – в милицию!»
Справа от нее мелькнула дверь с характерным изображением
женского силуэта. Недолго раздумывая, Лола дернула эту дверь и влетела внутрь.
Внутри, перед криво повешенным треснутым зеркалом стояла
дама гренадерского роста и могучего, можно даже сказать богатырского
телосложения. В довершение образа, эта особа была облачена в брючный костюм
патриотичного темно-бордового цвета. Костюм этот был такого размера, что в него
вполне могли бы поместиться два, а то и три упитанных старшины сверхсрочной
службы. На бордовый воротник костюма был аккуратно выправлен воротничок
официальной белой блузки. В данный момент дама была занята тем, что подправляла
темно-фиолетовой помадой очертания своих губ. Надо отметить, что она придавала
им не слишком солидную форму – ту, которую в народе называют «губки бантиком».
