Так продолжалось недолго, потому что вскоре Анну убили.
Кто-то нанес ей множество ран ножом. Вадим Федорчук очень этого человека
понимал, он и сам был близок к этому. По подозрению арестовали мужа, и Федорчук
даже посочувствовал ему. Но вскоре все чувства вытеснились одним, самым сильным
– Федорчук боялся. Он боялся, что милиции станет известна его связь с Анной, и
тогда его тоже могут обвинить в убийстве. Потому что мотив у него был, и очень
серьезный. Он боялся, что Анна все же сумела сохранить какой-то компромат на
него, и теперь все это выплывет наружу. Но больше всего он боялся, что жена
хватится колье. И без труда выяснит, что взял его он, больше просто некому. И
вот тогда в его жизни наступит полный крах.
Метрдотель осторожно прикоснулся к его руке:
– Господин Федорчук, вас уже ждут!
Федорчук очнулся от невеселых мыслей и прошел мимо столов в
дальний конец зала, где располагались уютные ниши, разгороженные стенами из
вьющихся растений. Он сделал над собой усилие и приветливо улыбнулся
пригласившему его человеку, потом сразу же углубился в меню, чтобы не смотреть
на своего визави и не разговаривать с ним о пустяках. О деле полагалось
говорить за послеобеденным кофе.
Принесли закуску, пришлось заставить себя отвечать на пустые
замечания о погоде, о состоянии городского дорожного покрытия, вежливо
посмеяться над анекдотом, который он уже слышал не один раз. Салат казался
безвкусным, даже политый двойной порцией острого соуса. Федорчук отодвинул
недоеденную закуску, выпил водки, стало чуть легче. Исчезло назойливое зуденье
в виске, голова стала легкой, все предметы вокруг проявились ярче и объемнее.
Официант, совсем молодой парень, суетился вокруг, меняя приборы. Принесли
горячее – отличный стейк, и Федорчук оживился, отбросив грустные мысли.
Он отрезал кусок мяса, прожевал и вдруг заметил какое-то
несоответствие. То есть с мясом-то было все с порядке – в меру прожаренное, в
меру мягкое, ароматное, брызжущее соком, но у сидящего напротив человека в
руках были нож и вилка одного фасона, а у Федорчука нож был какой-то неудобный.
Он перевел взгляд на свой нож – так и есть, он совершенно не подходит к вилке.
Короткий и широкий, цельнометаллический нож, очень острый, красивой формы, но
не из столовых приборов. Таким ножом никак нельзя пользоваться за обедом, им
птицу разделывают или черт его знает что!
– Официант! – крикнул Федорчук. – Что это
такое?
Явился давешний мальчишка, испуганно покосился на нож и
замотал головой, пропав из вида. Тотчас ему на смену прибежал официант
постарше.
– Прошу простить, – бормотал Он, – стажер
ошибся, молодой совсем, неопытный…
Он мигом прихватил нож, заодно и вилку, положил чистые
приборы, рассыпался в извинениях и исчез.
– Черт знает что такое! – пробурчал
Федорчук. – Вроде бы приличный ресторан…
На душе было скверно. В руке еще долго ощущалась тяжесть и
холод ножа, который казался ему смутно знакомым.
Официант постарше шуганул крутившегося под ногами мальчишку
в униформе и скрылся в соседней кабинке. Там за столом сидел плотный коренастый
человек с родинкой на левой щеке и курил.
– Ну? – вскинулся он, увидев официанта.
Тот молча развернул салфетку. Человек с родинкой
удовлетворенно кивнул и отсчитал официанту зеленые хрустящие купюры, затем,
дождавшись, пока тот выйдет, осторожно, стараясь не касаться ручки, убрал нож в
непрозрачный пластиковый пакет, а потом – в портфель, загасил сигарету и вышел,
твердо ступая и не оглядываясь по сторонам.
* * *
Через некоторое время этот же мужчина средних лет с
седоватыми висками и круглой родинкой на левой щеке заглушил мотор своей машины
и достал сотовый телефон.
Мобильный номер Нехорошева назвал ему наниматель, и
воспользоваться этим номером можно было только один раз, когда он будет уверен
в том, что может безошибочно разыграть свои карты.
И теперь такой момент наступил.
– Слушаю, – произнес холодный, настороженный
голос.
Нехорошее не узнал высветившийся на дисплее номер, поэтому
был недоволен и напряжен – мало ли кто мог позвонить ему?
– Николай Сергеевич, мне нужно поговорить с вами с
глазу на глаз, – быстро проговорил мужчина с родинкой, придав своему
голосу твердость и уверенность. Он понимал, что второго случая не представится,
и нужно сразу произвести на собеседника впечатление.
– А мне – нет, – отрезал Нехорошее, – я вас
не знаю и не хочу знать.
– Ошибаетесь, – мужчина с родинкой скрипнул
зубами, его вдруг охватила ненависть к этому холодному голосу и к этому
человеку, такому спокойному, такому самоуверенному, исполненному чувства
собственной значимости, захотелось сбить с него спесь. – Ошибаетесь,
именно вам нужен этот разговор! Нужен гораздо больше, чем мне! То, что я хочу
вам сообщить, касается вашей дочери. Впрочем, если не хотите – я не буду настаивать,
пусть все идет своим чередом, но позже вам придется горько пожалеть…
– Я никогда ни о чем не жалею, – отозвался
Нехорошее, но в голосе его послышались какие-то колебания.
– Нет так нет, тогда прощайте…
– Постойте! – Нехорошее повысил голос. –
Ладно, изложите ваше дело, только коротко…
Я же сказал – мы должны поговорить с глазу на глаз! Вы
прекрасно понимаете, что телефонный разговор можно прослушать, а это – не в
ваших интересах!
Мужчина с родинкой перевел дыхание. Он чувствовал, что рыба
заглотила наживку, и теперь надо только не спугнуть ее резким, неосторожным
движением. Нужно вести ее медленно, аккуратно, чтобы она не сорвалась с крючка…
– Хорошо, пусть так… – Нехорошее сделал паузу,
по-прежнему изображая высокомерие, но теперь он явно нервничал. – Я так
понимаю, что вы где-то недалеко от моего офиса?
– Правильно понимаете.
– Ладно, поднимайтесь! Я распоряжусь, чтобы вас
пропустили! Как вас зовут?
– Пусть будет Иванов, – на этот раз в голосе
мужчины с родинкой звучала плохо скрытая усмешка.
– Иванов так Иванов, не имею ничего против, – и в
трубке зазвучали сигналы отбоя.
Мужчина с родинкой вышел из машины, предусмотрительно
поставленной достаточно далеко от входа в офис, перешел улицу и приблизился к
неприметному, аккуратно отремонтированному трехэтажному зданию.
Над дверью этого здания не было никакой вывески, никакой
таблички с названием. Только вращающаяся камера давала прохожим понять, что
перед этой дверью не стоит задерживаться. И, несмотря на эту камеру и на
ухоженный вид здания, никто из прохожих или обитателей окрестных домов не мог
даже предположить, какая власть сосредоточена за этими стенами и какие
финансовые потоки контролирует владелец особняка.
Николай Сергеевич Нехорошее не принадлежал к тому кругу
людей, которых каждый день показывают на телеэкранах, которые не сходят со
страниц газет и глянцевых журналов, не принадлежал к числу так называемых
ньюсмейкеров. Он не числился среди официальных руководителей страны или даже
города. Не входил он и в закрытый клуб олигархов, владельцев миллиардных
состояний, покупателей футбольных команд, замков на Лазурном берегу и изделий
Фаберже. Однако от этого его значение нельзя было недооценивать.
