– Надя, слушай… – Катя сильно провела рукой по
глазам, отчего жирные серебристые тени небрежно размазались по лицу. Помада у
нее давно поплыла, тушь потекла от слез, румяна тоже расплылись. То есть теперь
это была не Катя, а некая клоунская, вусмерть пьяная маска. – Ой, забыла, что
хотела сказать… А, вспомнила! Ты знаешь, где здесь туалет?
– Да, умыться тебе не помешает. – Надежда
поднялась – и чуть покачнулась, оперлась о столик.
Коктейль определенно был чрезмерно крепок.
Может, они его вообще чимером
[12]
сдабривают, а не джином?!
Эта мысль показалась ей невыносимо смешной, и
Надежда меленько захихикала.
– Надька, да ты пьяная! – в полном
восторге воскликнула Катя и хлопнула ее по плечу.
Сама не зная зачем, Надежда хлопнула ее в
ответ и снова засмеялась. Голова начала кружиться… Это было приятно.
Пьяная? Ну и дура же она, что никогда не
позволяла себе опьянеть, вечно чего-то боялась, боялась! А какое дивное
ощущение полной свободы! Такое чувство она испытала лишь дважды в жизни: когда
видела стремительно удаляющееся от нее лицо Надюшки, летящей в бучило, и потом,
через несколько лет, когда зубы Роджера впились в щеку Алима – и Надежда
поняла: Хозяину конец! Неужели для того, чтобы стать наконец счастливой, не
надо было убивать тех, кто становился ей поперек дороги, а достаточно было
просто напиться мартини с шампанским и этим… чимером? Или все-таки джином? Ох,
умора, умора!
Вдруг стало тихо вокруг, и Надежда
расплывающимся взглядом окинула окрестности. Куда девался народ? И где этот…
трусливый Казанова? Почему не слышно оглушающего: «Эй, мамбо, мамбо Италия, эй,
мамбо, мамбо Италия!..» Понятно, все это осталось в зале, а Надежда с Катериной
вышли в коридор. Где-то там туалет… где-то там.
Ее так резко шатнуло к стене, что Надежда
почти с облегчением закрыла глаза, лишь бы избавиться от назойливого кружения
мира вокруг. И наконец-то она поняла, чего ей хочется больше всего на свете.
Отнюдь не потрахаться с тем мальчишкой в VIP, так сказать, кабинете. Спать ей
хочется. Спать! И больше ничего!
– Надя, ты как? – осторожно спросила
распатланная, перемазанная косметикой женщина, чуть приподнимая за подбородок
поникшую платиновую коротко остриженную головку.
– Зачем только этих дур сюда пускают? –
сказал педик-блондин педику-брюнету, с презрением озирая двух женщин. Сказать
по правде, вид у обеих дамочек был несусветный даже с точки зрения нормального
мужчины, а уж тем паче – этих двух ошибок природы.
Та женщина, которая еще держалась на ногах,
проводила парочку гомиков нетерпеливым взглядом, а потом выхватила из своей
старомодной сумки сотовый телефон и набрала номер:
– Это «Скорая»? Приезжайте! Быстрей!
И затравленно оглянулась. Коридор в эту минуту
оказался пуст, поэтому некому было обратить внимание на небольшую странность:
вызывая «Скорую», женщина не назвала адреса, по которому надо было приехать.
Буквально через пять минут после этого
странного звонка белый «Фольксваген» с табло над ветровым стеклом «Интенсивная
терапия», мягко оседая на выбоинах – непременной принадлежности всякой
российской дороги, выполз из-под арки и остановился рядом с узенькой
лестничкой, над которой находилась голубая-голубая, не бывает голубей, вывеска
с изломанной надписью: «Гей, славяне!» Дверь была заперта, но, когда худощавый
черноглазый доктор воткнул палец в звонок и нипочем не пожелал отпускать, ее
наконец-то открыли. Качок с табличкой на груди «Вилен» выглянул и грозно
уставился на доктора, имевшего на груди свою табличку: «Доктор Вениамин
Белинский».
– Что такое?! – воскликнул качок.
– У вас проблемы, – спокойно ответил
доктор Белинский. – Ребята, вперед!
Он чуток посторонился, давая пройти двум
парням в белых халатах с носилками. Очевидно, с санитарами в «Скорой» была
напряженка, потому что у одного на халате была табличка «Доктор Андрей
Струмилин», а у другого – «Доктор Николай Сибирцев». В салоне «Скорой» маячил
еще какой-то мужчина в белом халате – очевидно, тоже доктор.
Не обращая никакого внимания на ошеломленных
секьюрити, с той напористостью, какую позволяет обрести только белый халат и
убежденность, что ты действуешь во благо человечества, все три доктора
просочились в коридор и через минуту вышли оттуда с носилками, на которых
лежала женщина в зеленом платьице и со змеиной платиновой головкой.
Следом, с обеспокоенным выражением
перепачканного косметикой лица, спешила еще одна женщина. Носилки загрузили в
«Скорую», причем чумазая очень громко, так, что услышала окаменевшая на крыльце
охрана, заявила доктору Белинскому:
– Это моя подруга, я буду ее сопровождать!
– Нет проблем, – отозвался доктор.
Из салона протянулась рука и помогла
самоотверженной подруге забраться внутрь.
Доктора проворно вскочили следом. Белинский
сел рядом с водителем, «Скорая» тронулась.
Навстречу ей прошмыгнуло такси, из которого у
крыльца клуба выскочил потный, взмыленный человек в дорогом костюме и с
портфелем в руках. Взлетел по ступенькам, грудью кинулся на вытянувшуюся во
фрунт охрану:
– Что тут стряслось?
– Да не волнуйтесь, Илья Ильич, просто одна
бабешка перепила маленько.
– Кто такая? – насторожился хозяин клуба.
– Какая-то бизнесменша из Хабаровска, вроде бы
Абдрашитова ее фамилия или как-то так. Да у меня и визитка ее есть, –
похлопал себя по карманам Вилен.
– Черт с ней! – отмахнулся Камаев. –
А моя дама меня еще ждет?
– Какая дама? – вскинул брови
Вилен. – Вас никто не спрашивал. Пока никто…
В это самое время доктор Белинский отодвинул
створку окошка, отделяющего кабину водителя от салона «Скорой», и сунул туда
голову:
– Как она?
– В порядке, – сказал доктор Сибирцев.
– В полном! – подтвердил доктор
Струмилин.
– Ну, слава богу, хоть греха на душу не
взяли, – пробормотал доктор Белинский и блеснул черными яркими глазами на
перепачканную косметикой женщину. – Олечка, а знаете, вам краситься, право
слово, пристало! Конечно, не в таком количестве, но все же…
– Учту, – слегка улыбнулась та, которую в
клубе «Гей, славяне!» звали Катей, а теперь почему-то Олей.
Белинский повернулся к четвертому человеку в
белом халате:
– Куда едем?
– В Ново-Ефимовку, – ответил тот, снимая
халат, на котором не было никакой таблички.
