В это время мавр, так категорично расставшийся
с молодой и красивой русской женой, стоял на другом конце площади, надежно
укрывшись за углом какого-то офиса. Он дождался, пока ворота посольства
отворились, оттуда вышел консул, не без брезгливости окинул взглядом чумазую
соотечественницу, а потом сделал знак охраннику. Тот подхватил женщину на руки
и внес ее в ворота – на территорию государства Российского.
Только тогда мавр вздохнул свободно и хромая
пошел прочь. Дойдя за укромного закоулка, опасливо огляделся, стащил с головы
куфью, расстегнул и спустил к ногам галабею. Как уже было сказано, он был одет
в сандалии и джинсы, а еще – в простую зеленую футболку. Волосы у мавра
оказались отнюдь не черные, а русые. Пригладив их пятерней, он прибавил шагу и
вскоре затерялся среди узких нарядных улочек, ведущих к набережной и многочисленным
отелям.
Вновь следы русоволосого мавра обнаружились в
вестибюле отеля «Альмохадес». Он вошел туда и поздоровался с двумя мужчинами,
сидевшими на диванчике неподалеку от стойки портье. Один из них был полный,
беспрестанно потевший, второй – худощавый, светловолосый, голубоглазый.
Оба мужчины имели самый усталый и помятый вид,
глаза у них были красны, по всему было видно, что они провели бессонную ночь.
– Доброе утро, Егор, – с трудом
проговорил толстяк. – Гуляли?
– Доброе утро, Константин Васильевич, – ответил
бывший мавр. – Да так, вышел пройтись. Не спится.
– Сегодня никому не спится, – грустно
сказал Константин Васильевич.
– Погода великолепная, небо
безоблачное, – глядя в потолок, сообщил мавр по имени Егор.
Голубоглазый посмотрел на него испытующе и
тотчас отвел взгляд.
– Ну, что вы решили? – спросил
Егор. – А, Родион? Едете с нами или остаетесь?
– Ну как он может остаться? – возразил
Константин Васильевич с такой живостью, что стало ясно: именно обсуждению этого
вопроса была посвящена бо́льшая часть минувшей ночи. – Не хотят ему
визу продлевать. Говорят: если бы она была законной супругой Родиона… А так…
как бы посторонняя… Говорят, что сразу нам сообщат, если что-то найдут. Мне-то
уж в любом случае сообщат, а я – вам. Тем паче могут вообще и не найти ничего,
если река унесла… – Он проглотил следующее слово. – Зачем вам тогда
сидеть, ждать у моря погоды? Подумайте, Родион! Да хоть вы ему скажите, Егор!
Тот издал некий странный, не больно-то
членораздельный, но убеждающий звук.
– Да я понимаю, что вы оба скорее всего
правы, – отозвался Родион, сильно потирая глаза. – Что-то я слабо
соображаю… В голове какой-то дым, больше ничего. Даже горевать сил нет, верите?
– Верю, – энергично кивнул Константин
Васильевич. – Верю и понимаю! Пойдите поспите хоть часок, Родион. Ровно
через час Егор вас разбудит, договорились? Ведь сейчас уже шесть, а в восемь
надо в аэропорт выезжать. Самолет нас ждать не станет, верно?
– Значит, лететь… – пробормотал Родион.
Поднялся и понуро побрел из холла к лестнице, сопровождаемый Егором и
сочувственными взглядами гида и портье, который, как и все в отеле, был в курсе
случившегося – гибели русской туристки по имени Надежда Гуляева.
Поднявшись на второй этаж, Родион и Егор вошли
в номер 212, Родион запер за собой дверь и с тревогой взглянул на спутника:
– Правда, все в порядке? Скажи, правда? Как
она?
– Передавала тебе привет, – ответил Егор.
Потом, выждав некоторую паузу (это было единственной возможностью свести с
Родионом счеты за многое, за очень многое!), добавил: – Ну, еще сказала, что
любит тебя.
Родион ткнул его в плечо и отвернулся, пряча
улыбку.
– Слушай, а правда, она с русыми волосами
лучше выглядит, чем рыжая, да? И стрижка такая мне больше нравится. Хорошо, что
она на фото в паспорте не так уж сильно похожа на Надежду.
Егор кивнул. Да, им пришлось немного
потрудиться, чтобы сделать Ольгу вновь похожей на себя, а не на Надежду
Гуляеву. И волосы перекрасить пришлось, и стричься в походных условиях. Самое
простое было смыть «татуировку».
– Может, и впрямь поспать? – перебил его
размышления протяжный зевок Родиона. – Да нет, если рухну, то не встану.
Покемарю в самолете, а пока, может, дринькнем за успех нашего безнадежного
предприятия? Так, что-нибудь легонькое, чтобы не свалиться, типа кампари с
апельсиновым соком, а?
Родион достал из холодильника бутылку, пакет с
соком, налил, подал Егору. Чокнулись.
– Ну давай, дальше рассказывай, – сказал
Егор. – Ты обещал сегодня восполнить все пробелы.
– Какие? Спрашивай, если что непонятно.
– Да уж, непонятно. И очень многое.
Он уставился на стеклянную балконную дверь, за
которой немыслимым, марсианским каким-то костром полыхала бегония с ее
огромными цветами, напоминающими алчно раскрытый, чувственный рот. По форме
цветы были похожи на граммофончики, и чудилось, из них непрестанно льется некая
музыка, и томительная, и страстная, и невозможная, вроде какого-то странного
романса или этого гитарного перебора «Tear Drops». Или вот еще есть такое
танго: «Adios, pampa mio!» Да, как бы оно там ни вышло, как бы дальше для этих
двоих ни складывалось, для него, для Егора, для Гоши Царева это все равно капли
слез или… прощай, мое счастье!..
Ну и ладно. Кому, как не тебе, знать, что все
проходит! Горе, радость, любовь… И хоть сейчас кажется, что сердце разорвано
болью, пройдет и эта боль. Не судьба. Не судьба, хоть умри! Да это и не могло
стать твоей судьбой, а потому скрепи сердце, утри «капли слез» и делай то, что
назначено в жизни. Все, что ты еще можешь сделать, – это достойно
закончить эту историю, этот странный «татуированный» роман!
Егор перевел дыхание и чуть охрипшим голосом
задал первый попавшийся вопрос, что только пришел на ум:
– А как вы узнали, когда Надежда встречается с
Камаевым в клубе? Как смогли так точно все рассчитать и подгадать?
Родион поглядывал на него исподлобья, словно
понимал, что Егор спрашивает сейчас только из вежливости, из желания непременно
расставить все точки над «i», а волнует его совсем другое. Но правила игры надо
было соблюсти до конца, и Родион обстоятельно объяснил:
