Сегодня Родион был умнее. Он надел серый
пуловер на голубую рубашку, незаменимые джинсы, накинул черную кожаную курточку
(апрель нынче выдался совершенно непотребный), прошелся по волосам щеткой,
соорудив что-то вроде «политического зачеса», весьма популярного в 30-е годы
прошлого (уже прошлого! С ума сойти, как время-то летит!) ХХ столетия, и
отправился на дружескую встречу, которая назначена была рядом со Всероссийской
академией гуманитарных и естественных наук. Вот так, не больше и не меньше.
Академий подобного рода расплодилось нынче –
не счесть, и обучение в каждой стоит немалых денежек. Поскольку высшее
образование теперь приобрело былую престижность, заветные «корочки» желает
получить огромное количество народу. Но вполне в духе прежних, совковых времен
качество знаний, подтвержденных этими «корочками», принципиального значения не
имеет. От сессии до сессии студенты живут по-прежнему весело, сессия, как и
раньше, всего два раза в год, все остальное время ребятишки филонят и волынят,
не подозревая, что работодатели, воспитанные еще в старых традициях, смотрят на
«корочки» и «поплавки» всех этих «академиев» очень даже пренебрежительно,
предпочитая надежные дипломы государственных университетов и институтов.
Надежды, впрочем, юношей (а также девушек) питают, как питали и встарь, а
потому дефицита студентов в учебных заведениях такого рода не наблюдается. Даже
несмотря на то, что все они платные. Весьма!
Серо-буро-малиновая «девятка» уже стояла на
обочине, недалеко от академического крыльца, Коляша топтался рядом, от нечего
делать пиная колесо. Увидав его, Родион невольно усмехнулся: друг был одет в
синие мятые джинсы и черный кожанчик, распахнутый на груди, так что виднелся
серый пуловер и воротничок голубой рубашки, туго облегающий шею.
– Мы с тобой сегодня как
близнецы-братья, – сказал он, протягивая Коляше руку.
Тот небрежно тиснул его ладонь.
– В масть! Хоть пиши с нас полотно «Будни
уголовного розыска». Вернее, отдела по борьбе с экономистами. Что-то ты
долгонько добирался. Пошли, экзамен уже идет.
– Ты б еще позднее позвонил, – огрызнулся
Родион. – Я вообще уходить собирался. А что сдаем?
– Какую-то ветеринарную хреновину, для которой
нужна латынь, – ответил Коляша. – Что-нибудь смекаешь в этом
предмете?
– Ну… – Родион чуть напрягся, а потом радостно
сообщил: – In vino veritas!
[1]
– Святая правда! – потирая виски, кивнул
Коляша. – А что-нибудь поприличнее знаешь?
Родион призадумался, и, пока они шли
коридорами академии, прохладными, полутемными, какими и положено быть коридорам
вуза, мимо высоких белых дверей с номерами, он периодически выпаливал
что-нибудь этакое, выплывающее из бездн памяти:
– O tempora! O mores!.. Aut Caesar, aut nihil…
De mortuis aut bene, aut nihil… Tempora mutantur et nos mutamur in illis! Veni,
vidi, vici
[2]…
– пугая проходивших мимо студентов.
Наконец Николай остановил его жестом и
двинулся к какой-то барышне, которая стояла около окна и, вытянув шею, нервно
вглядывалась в полумрак коридора. При виде Коляши ее накрашенное личико
радостно просияло, и она кинулась на шею Мыльникову с таким пылом, что Родиону
пришлось даже поддержать покачнувшегося друга.
– Колян, ну где ты бродишь?! – воскликнула
барышня. – Я уж думала, ты меня кинул!
Мыльников сорвал со своей шеи ее унизанные
дешевыми колечками руки и прошипел:
– Отойди, дура! Все дело загубишь!
Родион покачал головой. Он сроду не наблюдал
за Коляшей склонности к малолеткам – особенно к малолеткам таким
наштукатуренным, таким коротконогим, плотненьким, с довольно обширными
«галифе», с трудом вмещающимися в узенькую юбочку. Как многим малорослым
мужчинам, ему обычно нравились женщины видные, высокие, с модельной фигурой.
Другое дело, что такие брунгильды на невзрачного мента не обращали никакого
внимания. Вот и приходилось довольствоваться абы кем…
– Где кассета? – продолжал шипеть Коляша,
зыркая по сторонам. Однако коридор, еще недавно многолюдный, вдруг очень удачно
опустел, так что сцены, компрометирующей любящего мужа и отца двоих детей,
никто не мог наблюдать.
Девчонка сунула руку в шуршащий пакет и
вытащила маленькую кассету, какие вставляют в видеокамеры.
– Адаптер? – пряча кассету за пазуху,
отрывисто спросил Мыльников.
Девчонка поколебалась, потом с некоторой
неохотой вынула из сумки нормальную кассету. Это и был адаптер, с помощью
которого можно просматривать видеозапись.
– Только ты мне его потом верни, –
прошептала она, с откровенной тоской провожая глазами аппарат, исчезнувший за
Коляшиной пазухой. – А то знаю я тебя…
Родион понял, что барышня и впрямь хорошо
знала его друга, который относился ко всему попадающему в его руки чужому
имуществу, как к вещдокам, которые навсегда остаются в собственности
государства. Родион не сомневался, что адаптер барышни канет в Лету.
– Что снято?
– Мы все входим в аудиторию, занимаем места,
подходим к столу за билетами, я кладу под бумажки конверт, – старательно
нахмурив слишком ярко накрашенные бровки, ответила барышня.
– Снято, как она взяла конверт? – азартно
спросил Коля.
– Да нет! – с досадой воскликнула его
приятельница. – Она сказала Катьке, мол, хватит людей отвлекать, и велела
всем сесть на места.
– Черт, жалко! Ну ладно, скажи, что она
делала, что было снято?
– Как она записывает, у кого какой билет,
предупреждает, что, если заметит, как кто-то списывает, сразу выставит. Можно
подумать, сама никогда не была студенткой! Все всю жизнь списывают!
Родион имел на этот счет свое особое мнение,
но высказывать его не стал: оно слишком отличалось от общепринятого. Да и не
для того его позвал Коля, чтобы языком болтал. А зачем, кстати, его вызвали?
Что делать-то надо?
В это время Николай, словно спохватившись,
кивнул другу:
– Пошли дальше.
– Латынь еще нужна? – поинтересовался
тот.
– Забудем о латыни, – посоветовал
Мыльников. – Ты, главное, стой да молчи. Только глазами по де́укам
(простое слово «девки» Коляша всегда почему-то произносил именно так) не шарь,
а соответствуй месту и времени. Рожу скорчи какую надо. Смекаешь?
