Отчего-то это поганое, унизительное
воспоминание, которое он считал глубоко погребенным под грузом забвения,
прессом прожитых лет, как всплыло на поверхность памяти, так и моталось по ней,
словно нечто всем известное в знаменитой проруби… Они тогда шли вдвоем со
Славиком – шли, чрезвычайно довольные жизнью, потому что буквально час назад, произведя
смотр своим сокровищам, решили завязать. Дембель наступал через полмесяца,
«закрома» ломились от нажитого добра, не было никакого смысла рисковать дальше.
Егор уже чувствовал, что они теряют осторожность: постоянная удача развращает.
А судьба не выносит, когда человек начинает верить в ее благосклонность. Она
ведь словно капризная любовница: вильнет хвостом в тот самый момент, когда
мужчинка расслабится и позволит себе пренебречь своей красоткой.
Словом, пацаны решили завязать. И Егор
отправился на свиданку со своей милой. Он тогда вовсю хороводился с молодой
женой начальника связи, причем настолько основательно меж ними все было
закручено, что ждали только официального дембеля, чтобы сообщить этому
двурогому существу: прошла любовь, завяли помидоры! Ухожу к другому, прощай
навсегда! Конечно, они все обитали в одном гарнизоне, но Гоша частенько водил
свою Любушку (ее звали, словно по заказу, Любовью) по всяким
кафешкам-ресторашкам, благо деньжат огребал… сколько надо было, столько и
огребал. И вот шел он на свиданку с Любой, а Славка потащился его провожать. «У
каждого на дороге свой камушек положен, – учил когда-то дед, – рано
ли, поздно, а непременно споткнешься!» Таким камушком и был для Гоши друг и
подельник Славка, но ни тот, ни другой тогда этого не знали.
Короче, топали они через рощицу, отрезавшую
военный городок от городской окраины. Невдалеке был довольно чистый прудок, и
многие горожане частенько приезжали сюда на своем личном транспорте –
автомобилях или мотоциклах, чтобы купнуться или устроить пикничок. В выходные
тут шагу ступить негде было, а в этот будний день стояли, прислонясь друг к
дружке, словно собутыльники, всего два мотоцикла. Хозяева их, судя по всему,
плескались в пруду, не заботясь об охране имущества. Хотя чего особо охранять?
Мотоциклы – старые побитые «ижики», не какие-нибудь там «Харлеи». На седле
одного из них стояла древняя «Легенда» – даже пятнадцать лет назад она была
сущим анахронизмом!
Гоша прошел мимо «ижиков», даже не удостоив их
взглядом. А Славик… Славик, словно его кто-то под локоток толкнул, вдруг
протянул свою шаловливую ручонку и снял с седла «Легенду».
В то же мгновение раздалось грозное рычание, и
из высокой травы поднялся огромный пес – немецкая овчарка с таким выражением
«лица», какое бывает только у служебно-разыскных собачек.
Гоша обернулся – и сразу, с первого же взгляда
просек ситуацию. А Славик растерялся. Вместо того чтобы поставить «Легенду» на
место и принять вид оскорбленной невинности, он прижал этот дурацкий магнитофон
к груди, словно любимую женщину, и попятился, настолько явно намереваясь
сделать ноги, что это его намерение сразу поняли четыре здоровенных бугая,
которые будто из-под земли выросли и заломили Славику лапки за спину. Самое смешное
заключалось в том, что все четверо оказались в полном милицейском прикиде…
Но и в тот момент еще не все было потеряно!
Славик ведь мог кинуться ребятишкам в ноги, умолять о прощении. Ну, навесили бы
ему пару горячих, но не убили же. Даже если бы повязали, то ненадолго. Он в
принципе был чист, абсолютно чист, бедный мальчонка накануне дембеля, бес
попутал, простите, граждане-товарищи, и вообще, «Легенда» ваша упала с седла
мотоцикла, я ее просто поднял, чтобы не валялась на земле, а в принципе мне до
нее и дотронуться противно! Короче, все, что ему надо было, этому Славику,
делать – так это молчать.
Но он не промолчал. Он повернулся к Егору,
который уже отдалился метров на тридцать и стоял, полускрытый кустом, –
повернулся и заблажил:
– Гоша! Гошка!
Два мента остались при Славке, а двое других
(с собачкой, заметьте) подскочили к Гоше. Руки за спину, по карманам хлоп-хлоп
(он был в цивильном), а в кармане рубашки у него лежали перстень, цепочка и
часики для Любашки – все, конечно, золотое. Взял, что под руку попалось, не
глядя из коробки, отправляясь на свиданку. Менты ребята тертые – мигом вопрос:
– Чьи вещи?
– Мои, – ответствовал Гоша чужим голосом
(он уже понял, что дело швах, но еще надеялся на что-то).
– Твои? Хороший перстенек. А какой у него
камешек?
А бес его знает, какой у него камешек, Гоша и
не посмотрел…
Взяли их просто так, по чистому подозрению, но
когда привели в ментовку, когда увидели означенный перстенек в списке
предметов, похищенных у какой-то там гражданки группой грабителей полгода назад…
Как по заказу, и цепочка, и часики, лежавшие в Гошином кармане, тоже значились
в розыске. И пошла раскручиваться веревочка, завившаяся в один прекрасный, а
вернее, ужасный день год назад, когда Гоше и его закадычному дружку Славику
вдруг жутко, неотложно, смертельно захотелось выпить, а в заначке ничего не
было, и тогда они, хорохорясь друг перед другом, перелезли через забор военного
городка, прошли до поселка и там, в темном закоулке, остановили какого-то лоха,
у которого оказался весьма увесистый бумажник. Навтыкали, конечно, лоху – будь
здоров, но шуму никакого не было, потому что еще тогда у Гоши хватило ума не
идти на дело в форме: отправились в каких-то трико с пузырями на коленях и в
ветхих маечках. Заодно с лоха сняли очень, очень недурную джинсовую рубаху, и,
помнится, именно тогда Гоше пришла в его разумную голову мысль: а не
прибарахлиться ли им перед дембелем таким вот простым и незамысловатым образом?
И они прибарахлились-таки. Теперь у них у всех троих (в компании с Гошей и
Славиком был еще один бедолага, Сережка Ковалев) имелся какой надо прикид и
ботиночки-кроссовки, и на смену было, и денег вполне, и золотишко, некоторое –
с брюликами, часы самые разные, от «Чайки» до «Сейко», было несколько
фотоаппаратов, среди них даже японский, магнитофоны портативные, а уж всяких
бутылок с импортными названиями – хоть залейся их содержимым. Но все это не
пошло им впрок…
